Мы познакомились с ней очень давно, но по-настоящему я узнала Энни только сегодня. Она сама решила открыться мне и рассказать свою историю.
Это случилось, когда она еще только начинала свой путь.
Она так же, как и все, шла по своей дороге, но немножко отставала от других. Не потому, что не могла идти быстрее, — ей просто нравилось смотреть на беспечную игру разноцветных мотыльков. Девочка засмотрелась на них и отстала от тех, с кем собиралась дойти до цели. А потом еще и ливень случился. Он застилал глаза, делая невидимой дорогу, и тем самым сбивал с пути. Когда он закончился, Энни поняла, что уже давно идет по бездорожью.
«Тебе не было страшно?» — решила я ей посочувствовать.
Энни раздраженно фыркнула. Вот еще! Трудности только закаляют характер. Как раз чего-нибудь такого и ожидала моя героиня.
Но вот к чему она точно не была готова, так это к его появлению. Автобус появился как будто ниоткуда. И вид у него был довольно жалкий: старый, полуржавый, скрипящий и почти разваливающийся на ходу. Он ехал прямо по степным кочкам, да так лихо, что эта ущербность нисколько не сказывалась на скорости его приближения к Энни. Подъехав, автобус тяжело вздохнул и бухнулся прямо в траву, показывая, как устал от тяжелой ноши. Моторчик его заглох, и девочка увидела, как из окон смотрят на нее множество любопытных злобных мордашек.
«Ты уверена, что это был не мираж?» — перебила я свою рассказчицу, — «все-таки, ты долго шла по самому солнцепеку…»
Энни с обидой посмотрела на меня и попросила не задавать больше глупых вопросов. Кому, как не ей, разбираться в том, что было на ее пути реальным, а что нет?
Но тут же сама призналась, что, пока люди из автобуса гневно кричали ей с требованиями уйти с дороги, на нее накатило солнце… Ей стало как-то странно тепло… спина легла на что-то твердое… а трава выросла аж до самого неба…
«Ты хочешь сказать, что у тебя случился обморок?» — пояснила я. Но Энни не слышала мой вопрос, продолжая рассказывать, как она превратилась в кусочек масла, который бросили в горячую кашу, и где он медленно растворялся… плавился… таял…
Потом она резко осознала, что находится в этом самом автобусе, который ее куда-то вез с бешеной скоростью. С этого момента я попросила рассказывать поподробнее. Но Энни, очень эмоционально воспринявшая все, что с ней там случилось, как-то сбивчиво и путано рассказывала про странную компанию, в которую ей довелось попасть. Единственное, что я поняла сразу, так это то, что компания была безобразной.
Пьяный грязный старик пытался влить в нее какое-то пойло с не очень приятным запахом. Огромный розовощекий здоровяк, не замолкающий ни на минуту, допытывался у гостьи, кто она такая и куда шла, но, не дослушивая ответы, тут же начинал рассказывать глупые и очень пошлые анекдоты. Под ухом все время ныл парнишка Брюнет, с волчьими бровями и злым взглядом. Его постоянно что-то не устраивало. Симпатичный Блондин, не смотря на свою ангельскую внешность, пытался приставать, но получив пару оплеух от Энни, живо переключился на свою бесцветную подружку. Она-то как раз больше всех и не нравилась моей рассказчице.
«Почему?» — спросила я.
Она абсолютно не привлекательна, ни внешностью, ни характером. Энни на мгновенье задумалась и добавила, что про таких, как эта девчонка, обычно говорят: никакая.
«Может ты ее просто не разглядела?» — поинтересовалась я, задетая немного ее высокомерием. Но Энни, отмахнулась от моего вопроса, как от назойливой мухи, и продолжила.
Моей девочке было неприятно, что над ней смеются, бурно обсуждая ее чудачество относительно желания выйти из автобуса. Ее цель идти по бездорожью им казалась глупой и бессмысленной. В чем же была цель этих отвратительных людей? Энни спросила, но никто не дал вразумительного ответа, неся какую-то чушь про то, что их дорога самая красивая! Это те-то кочки, по которым они едут? Что их автобус — счастливый! Это та колымага, что вот-вот развалится? Они говорили, что их путь видят все, но ехать по нему могут только они. Еще странная безликая девочка говорила о каком-то дожде, о том, что их «дождь — это всего лишь шум мишуры»…
Бедная Энни подсела поближе к водителю. Но бородатый отказался останавливаться не там, где нужно. Хватит уже того, что они задержались из-за нее, и им пришлось подобрать такую неблагодарную спутницу. Где же должен был остановиться автобус? — Только там, где его ждут.
Видимо, Энни задремала, потому что не заметила, как автобус остановился. Ей надо было бы бежать скорее, пока открыты двери, но в салоне происходило что-то странное, и девочка осталась, невольно наблюдая за суматохой, охватившей всю эту безумную компанию.
Все сумки и чемоданы были раскрыты, из них доставались тряпки и какие-то мелкие предметы. Поперек и без того тесного внутреннего пространства салона натянули большую плотную тряпку вроде ширмы. Первой за нее ушла Никакая, громко запретив всем ее беспокоить, чтобы не спугнуть волшебство. Плакса-Брюнет тут же сел под ширму и завыл не то песню, не то молитву о том, чтобы «Великолепная, поменьше копалась», иначе он, как всегда, ничего не успеет. Проходящий мимо него старик, одевающий черный фрак, нахлобучил на нытика пестрый бубенчатый колпак со словами: «Да заходи ты, все ж свои!». В этот момент к Энни одним прыжком подсел весь напудренный Блондин. Сунул ей в руку кисточку с черной краской и потребовал нарисовать ему слезу не щеке. Пригрозил, что ущипнет ее или защекочет до смерти, если она не выполнит его просьбу.
Это было очень неожиданно и резко: шторка со свистом распахнулась и пред всеми предстала ОНА.
Это была настоящая фея, безумно яркая и красивая! Рыжеволосая красавица стукнула весело каблучками, расправила в реверансе складки на своем атласно-синем платье и пропела какую-то задорную песенку про волшебство игры и смеха. Все засвистели и зааплодировали.
«И что это все было? Для чего это все?» — спешила я, но Энни попросила не торопить ее и начала подробно описывать, как быстро и ловко вся эта компания соорудила на площади небольшого городка нехитрое сооружение в виде маленькой комнаты на помосте с тремя стенами и потолком в виде неба и облаков.
Потолок самостоятельно не держался, поэтому на роль держателя неба заступил здоровяк, переодевшийся в чистую белую тунику. Он аккуратно подхватил облака и принял важную торжественную позу. Но, что самое интересное, — он замолчал…
На помосте в комнате творилось невообразимое. Мне даже с трудом верилось, что Энни ничего не напутала, рассказывая, насколько изменились ее недавние попутчики. Блондин вышел завернутый весь в прозрачный полиэтилен, объявив всем, что он — хрусталик сердца Вселенной, — самое чистое и совершенное, что может только существовать. Ох, как над ним смеялся пестроразодетый Брюнет, подбираясь с ножницами к этому полиэтилену… Прекрасная девушка заливалась миллионом колокольчиков, подманивая к себе Белый кристаллик. Ее песни падали в самую душу. Энни собственными глазами видела, как плачет весь город, слушая пение Рыжеволосой девочки. Блондин не выдержав, начал сам срывать с себя хрустальную броню, чтобы лучше слышать свою певунью. Но Брюнет не дал к ней притронуться, увлекая Девушку в уголок, где ее песня внезапно оборвалась…
В этот момент появляется Старик в черном фраке с идеальной осанкой — прямой и гордый, как и трость, которой он и отгоняет наглеца от девушки. Попутно, наводя порядок в комнате, он сбрасывает в толпу обрывки хрустальной одежды и начинает лупить тростью всех подряд. Получается настоящая суматоха: смех Брюнета, ругань Старика, пение Прекрасной и молчание Блондина, который стоит на краю комнаты, держа на ладонях трепещущее сердце, истекающее на пол тонкой алой струйкой… вот еще одна капелька, и еще одна… а за нею следом и клюква…
«Почему ты ушла?» — спросила я Энни.
Какой там ушла! Она убежала оттуда. Почему? Да знать бы… Энни пыталась понять, что есть настоящее в этой реальности, а что нет. Она думала об этом всю дорогу, пока шла по городу. И где-то на окраине, она даже не удивилась, что ее нагоняет автобус.
Из окна высунулась растрепанная головка девушки, уже без парика, но еще в помаде и румянах. Смеясь, она кинула в Энни какой-то странный предмет и крикнула: «Залазь!». Моя рассказчица подняла картонную корону, оклеенную фольгой, слегка помятую, но вполне изящную. А из окна в этот момент кто-то прокричал: «В следующем городе мы ставим Шекспира. Будешь играть Леди Макбет». Ее попросили состроить злобную мордашку, но приглядевшись, решили, что и так сойдет.
«Что же ты сделала?» — в нетерпении спросила я.
На этот раз моя девочка не рассердилась на мой вопрос, похоже, она как раз его и ждала…