Коломбина - Творческий блог

Archive for апреля, 2016

Рассказы

26 апреля, 2016

Ресторан «Эгоист»


– Привет, что отмечаем?
– Судьба иногда преподносит весьма экзистенциальный пинок под зад…
– Жена опять выгнала?

– Но я не солист в собственном оркестре, мне трудно проиграть основную партию одному…
– Можешь переночевать у меня.
– И вот, мне, наконец, выдали абонемент на смену действительности, а я «в говно»…
– Я, пожалуй, тоже выпью.
– Но, Абсолют он же все видит. Как он такое допускает, зная неистребимость моей ползучести?
– Смешивать просто не надо.
– Хаос мыслей под скорлупой вечных страхов и комплексов – это колыбель моего сознания. Как одиноко из нее вылезать…
– Подай зажигалку. Я давно говорю: в отпуск надо ехать. В отпуск.
– В одном из чемоданов времени на дне лежал старый билет в неизведанное. Как раз сегодня я его и достал.
– Просрочен?
– Нет. Порван. Как раз сегодня. Это то яблоко, что должна была съесть Ева, теряя свой рай.
– О чем горевать, если просрочен?
– Он был иллюзией на побег из действительности, светилом во тьме привычных мыслей.
– А Настя что? Она знала про него?
– Печаль накрыла мой город. Нет больше надежды. Нет больше рая. Нет больше живительной влаги…
– Давай еще налью.
– Нет, хватит.
– Купишь другой билет.
– Нет, теперь я поеду зайцем. Мне не хватало только препятствия…
– Как знаешь… Подарок ей купи на обратном.
– Я только что вылез из бочки – какой еще нужен подарок?
– Женщина же…
– Ева. (more…)

Стихи

Канатоходец

Смеется Канатоходец
Над слабостью наших век,
Но страшно смотреть на поезд,
Ускоривший вечный бег.

Мы здесь, на его перроне
Купили билет вперед,
И ждет проводник в вагоне,
И сердце чего-то ждет.

Мы едем, ведь жребий брошен.
Красиво простерлась даль.
И путь незаметно скошен
В прожорливую спираль.

Мы молча считаем башни,
Похожие на грибы,
И дремлем под бит вчерашний
Программной своей судьбы.

И хочется без прелюдий
Сломать навсегда стоп-кран:
Нет выбора — нет иллюзий,
Нет времени на обман.

И мерно докурит тамбур
Всю спящую полосу —
Проснуться уже не надо,
Покорность теперь к лицу.

Прости нас, Канатоходец,
Хоть ты и не человек,
Наш славный слепой народец
Тобой подытожит век.

На жертвенник заблуждений
Прольется надменный смех:
Хоть что-то осталось прежним —
Надежда живее всех!

Стихи

Уинтер

Шляпу немного на бок.
Пальто словно старый тир,
Свободный от всех ремарок,
Ты вышел в полночный мир.
В дверь на углу Валетной
С ДесЯточной.
Мистер Уинт?
Бурбон?
Воды туалетной?
Отличный есть лунный спирт.

Налей мне, подруга, лавы,
Налей мне без суеты
Горячей, как кровь шалавы, —
Согреться от наготы.
Тоска непонятной масти
Мурыжит нас сто веков,
И мы уже в этой пасти
Изжованы в сто рядов.

А помнишь:
Блеснет надежда
Искрою…
И портсигар
Накроется мраком прежним
В кармане,
Спугнув обман?

А хочется верить в лето —
Что было оно.
Иль нет?
Где ты, чертовка, где ты? —
Еще не допет куплет…
Но ты убежала к морю,
Ясно увидев цель.
Скоро, уж очень скоро
И след заметет метель.

Шляпа пропахнет ромом…
Пальто додырявит моль…
Пойло допьется дома…
И выпадет снова ноль

Рассказы. Фантастика

Джек, ты не поверишь

— На этой планете все были роботами.
— Да ну… — не поверил Джек, — так уж и все? А кто же их создал?
Павел задумался, с минуту помолчал, будто что-то припоминая, потом изрек тоном древнего аэда:
— Ходила легенда…

— Стоп, — не утерпел опять Джек, — как ты сказал? — Ле-ген-да?
Он постучал указательным по виску и откинулся обратно на спинку кресла. Пиво кончалось, а дружка уже явно развезло — подумал Джек и достал еще пару банок.
— Ну да, легенда, — продолжил Павел, не обращая внимания на скептицизм слушателя.

У них там все было построено на легендах, притчах и устной истории, напоминающей Земной эпос. Например, космогония. Однажды Великий Разум создал металлическую коробочку, и чтобы коробочка была интересной, он снабдил ее хитрым механизмом и наделил искусственным разумом и душой. Так появился первый компьютер. Искусственный Разум. Чтобы первому ИРу было не скучно, он разрешил ему продолжать его дело и творить свои коробочки, наделяя их разумом. Так появилась цивилизация Первых железных коробочек.
Затем Эра Железа сменилась Эрой Пластика, а она — Эрой Биомассы.
К моменту прибытия нашей экспедиции на Планету все население было уже не отличить от живых организмов. Если бы не способ размножения.

— Ну и какой у них способ размножения? — уже засыпая, спросил неуемный Джек.
Павел улыбнулся.
— Да никакой. Размножались они до определенного предела, пока хватало места на планете. А потом просто стали модернизировать то, что уже было. Ну да, что-то типа вечной жизни. А что… им, роботам, можно.
Они, кстати, не понимали, почему мы их роботами называли.
Вот ты спросишь, дружище…

Дружище уже крепко спал.

— Вот ты спросишь, а что им там делать? Роботам…
А у них такая же жизнь, как у нас. Любовь, политика, смена власти, войны, секс, наркотики, искусство, телевидение и даже парк развлечений.
Зачем ты спросишь?
Мы им тоже задавали такой вопрос. Ну типа вот так: «А зачем вам это все?»
Знаешь, что они отвечали? — Ни за что не поверишь, Джек…

Павел засмеялся, искренне и негромко.

— Они отвечали: мы же люди.

— Мы вскрыли одного такого. Воришка. Нет, это не было убийство. Он просто влез в ракету в поисках халявного. Нашел чей-то джинн и… в общем закоротило. Не готовы они еще стать людьми.
Ну а нам интересно ж было, что там у них внутри. Так вот, Джек, ты не поверишь — там пусто. Коробочка в черепном отделе — пустая. Там даже воздуха нет — сплошной вакуум.
Мы так и не поняли, как они работают. Во всем остальном теле — только биомасса, наподобие живого организма, очень похожего на человеческий.

Вот.. а ты говоришь — Роботы.
Ну, кончай спать, заводи свой «НьюУралец», нам еще сто гектаров пахать.

Рассказы

Будни рекламного менеджера

Где же этот дом? Так холодно, что немудрено замерзнуть, пока найду. Вроде бы центр города, а дом все не находится, странно…
Снова гляжу на адрес: Комсомольская, 15, 3 подъезд. Значит, следующий дом. Надеюсь, в нем, наконец-то, повезет. Предыдущие клиенты — вообще никак… Так, посмотрим еще раз, что мы имеем:

— Травница Мария Федоровна Теплицына — раз;
— Нужна реклама к новому году — два;
— Сама сказала, что хочет увидеться лично — три;
— По телефону голос казался добродушным — четыре.
Может повезет? Закажет рекламу?
Вот, кажется, и он. Ну и подъездик… грязнее не придумаешь. И принимает наверное не в офисе, а дома. Знаем мы такие офисы… Ну что ж, ладно, достаем весь свой арсенал, ведь мы пришли с миром! А что у нас есть?
— Искренняя помощь в продвижении фирмы — раз;
— Возможность реально помочь найти новых клиентов — два;
— Новые предложения с праздничными скидками — три;
— Чистый позитив и уверенность в себе — четыре.
Вроде бы все на месте. Вперед!
Ну и грязь.

Дверь открыл высокий сухощавый старик. Удлиненное лицо, выразительные глаза, приветливая улыбка. Молча пригласил войти. В квартире пахло старой деревянной мебелью, чем-то затхлым (может ковровой пылью или шкафными тряпками) и кухней, конечно же — кухней. Офис… да… где уж там…

В кабинете — почти пустой комнате со столом, шкафом и старым кожаным диванчиком, за столом сидела пожилая женщина в позе принимающего терапевта. Мужчина, открывший дверь, сел рядом, на диване, вальяжно, запрокинув руку на спинку. Мария Федоровна спросила, что привело меня к ней. Я уж было чуть не выложила все свои болячки, настолько тон ее был схож с тоном моего амбулаторного врача. Но во время пришла в себя и просто положила на ее стол папку со всеми своими бумажками.
Женщина, не меняя выражения лица, одним движением руки отмела в сторону все, что я могла бы ей продемонстрировать. А я уже заготовила целую речь. И журнал новенький глянцевый уже был готов выпрыгнуть наружу, открыться на нужной странице, показать рекламу конкурентов. А рядом же и обновленный прайс-лист. И предложения интересные! Да, столько всего интересного готовилось уже рассказаться и открыться! А оно, видишь, и не зачем. Зачем оно Марие Федоровне?
Мария Федоровна и так процветает — это раз;
У Марии Федоровны и так нет отбою от клиентов — два;
Зачем ей вообще реклама-то — три;
Да и кто сейчас верит в эти глянцевые журнальные статейки — четыре.
В общем, зачем ты пришла, Александра?
Не понятно…

— А ведь болеешь! По глазам вижу, что болеешь, — заявляет мне целительница.
А я и не спорю, все сейчас болеют. Где здоровых-то найти. Говорю ей эту свою мысль…
Ох, зря говорю! Не любит Мария Федоровна, когда перечат ей, ой, не любит. Видно, помалкивать надо.
— А все отчего? — Спрашивает меня клиент. Или это уже я клиент? — не пойму…
— От чего? — все-таки решаюсь переспросить я. Я же ничего не знаю, лучше спросить.
— Черви! Все от них.
Старик на диванчике кивает. Мол, да — именно черви.
— Какие черви? — спрашиваю я, слегка оцепенев. Я вообще к насекомым плохо отношусь. А к этим-то и подавно. На всякий случай оглядываюсь, но в комнате пусто. Только: стол, шкаф и диван.
А черви — повсюду оказывается! Они заполняют все наше пространство. Всех нас. Что бы мы ни съели — везде они. И наши болезни все от них. Это все из-за червей.
Меня пробирает холодный пот. Стараюсь молчать. И главное — не улыбаться.
Мария Федоровна разгорячилась.
Видит, что я расширила глаза. Но, на всякий случай, киваю. Мол, ладно, пусть будут черви… Сама думаю: но за рекламу все равно заплатите!

Но зачем им реклама? Все и так хорошо. Есть черви. Есть лекарство от них. У Марии Федоровны от всего есть лекарство. Главное червей вылечить, а остальное потом само пройдет… Начинаю подозревать, что лекарство-то всего лишь одно здесь продается — от паразитов. Стараюсь не думать об этом слишком громко — предупредили, что Андрей Афанасьевич, этот импозантный пожилой мужчина в полосатом халате на кожаном диванчике в развязной позе — не кто иной как экстрасенс, читающий мысли. Ладно, стараюсь вообще не думать. Не думай! — даю себе установку.
Вообще ни о чем не думай!

Но как он смотрит… Как будто знает все тайны мира. Он познал Дао, где-то недалеко от достижения Истины и видит насквозь все наши явные и тайные мысли. Может, еще не поздно свалить отсюда?
Сейчас втюхают какую-нибудь траву, просверлят мозг и загипнотизируют продвигать идею вытравливания червей из всех и вся.
— Потому как черви повсюду — раз;
— потому что все болезни от червей — два;
— потому что все наши мысли черные от них — три;
— потому как никто не верит и живет в этом неведении — четыре.

Старик кивает. Он со всем согласен. Ну, уже если и экстрасенс в курсе, то что обо мне говорить. Тоже киваю, хоть и не экстрасенс. Потому что верю.
Сама уже пячусь к двери.
Меня уже и отпускать-то не хотят. Нравлюсь я им. Хоть и больная вся. Хорошая, оказывается. Привыкли они ко мне.
Вообще жутко становится.
Сколько я здесь уже?
Минут 15?
Час?
Полдня?
Неделю?
Год?

Надо скорее выбираться. Дверь тяжелая, из того же дерева, что и вся мебель в доме. В ней же черви. Как прикоснуться к ручке. В ней… тоже? Везде…
На улицу! Скорее на улицу!

Бежать отсюда. Бежать, бежать… Забыть к черту!
Попробуй забыть…
Ужас

К чертям такую работу…

Дети,Рассказы

К слову о детях

Так получилось, что с группой своей я не дружила. Не то чтобы изгоем себя чувствовала, но отчуждение было вполне ощутимым. Редко участвовала в совместных выходах, а если и решалась на подобное, то потом сильно жалела. Ну не срослось у меня с ними и все. Одинокой себя, правда, не чувствовала — были два верных товарища: подружка и друг. Так втроем и держались. Вместе было и весело и спокойнее почему-то.

Профессор подливал масло в огонь. Ну зачем хвалить при всей группе? В пример ставить? И без того напряжение нарастало. Только и видела косые взгляды. До слуха долетали перешептывания. И сама замыкалась еще глубже. Может, мне все это казалось? Но с тех пор много воды утекло, а отношение мое к ним успело измениться еще во время учебы.

Однажды в буфетной очереди я проговорилась одной из девчонок, почему постоянно бегаю за соком и пирожками. Неосторожно. А возможно — на эмоциях. Хотя знала, что надо скрывать до последнего. Но, слово не воробей… Упорхнуло в мгновение. А я тут же и забыла.

Прилетаю на следующее утро в аудиторию. Думаю: ну все, уже опоздала… и не успею ничего съесть. А есть хотелось жутко. Еще от остановки. На ходу не могла — тащила сумку, было холодно снимать перчатки, и торопилась на ленту.
Швырнув сумку на стол, начала быстро, не раздеваясь, вскрывать всевозможные замки и искать, искать, искать… скорее — ну где же она? — МОРКОВКА !!!
Достаю. С хрустом откусываю. И замираю…

Взрыв смеха на всю аудиторию.
Они долго терпели. Все утро до моего появления. И до морковки. Но тут прорвало.
Озираясь, я все еще пыталась придумать самой себе причину какую-нибудь другую. Ну не могут же они все сразу все понять? Ну где уж там.
Окончательно развеселившись, девчонки вкрадчиво начали спрашивать:
— А что ты такая голодная в последнее время?
— А на солененькое не тянет?
— Саша, может яблочко?
Пережевывая морковку, я только виновато улыбалась и отмалчивалась.

С тех пор ко мне было особое отношение. Не то, чтобы оно сразу изменилось. И мы задружили. Нет, но что-то изменилось. Они старались оберегать меня. Прикрывали, если опаздывала или вообще прогуливала лекции, уступали место. А иногда кто-нибудь подсаживался и расспрашивал: «Как это? Ты его чувствуешь? Что вообще происходит?»
Я смущалась от таких вопросов, удивлялась сближению с группой и до конца еще не доверяла, все-таки побаивалась их. Думала, что это все из-за моего положения, не больше.

А им же интересно было. Молодые еще. Представьте: толпа девчонок, у которых все это только впереди, а тут первая! Мою лялечку воспринимали чуть ли не как «дочь полка». Ждали не менее меня. А разговоров в последнее время про детей и роды было столько… Я отходила в сторону, я не хотела ничего слушать. Злилась, когда говорили обо всем неприятном, связанным с рождением. Смущалась, когда умилялись и вздыхали о малышах. Какие они хорошенькие!
Одна фраза въелась в мозг настолько, что я вообще стала избегать девчонок и их разговоры: «На самом деле новорожденные страшненькие, ничего в них красивого нет».
Я даже запомнила, кто это сказал. Не со злости — просто глубоко въелось.

Эту-то фразу первой я вспомнила, когда мне несли моего малыша. Это было на третий день после операции. Я так долго его ждала, а его все не показывали. И самой не дойти было. Где же ребенок? — все время я спрашивала. Но, наконец-то, его соизволили показать. Сейчас принесут. В голове билась мысль: «Сейчас, сейчас я его увижу!»
И тут — БАЦ! Опять эта фраза: «На самом деле новорожденные страшненькие, ничего в них красивого нет»… Куда от нее деться? В окно не выпрыгнешь — сейчас принесут Его. Куда? Куда? Куда? Куда, черт возьми?…
Несут.

Враки все. Самый красивый на свете!
Маленькое личико, носик кругленький, зёвка славная, спит… Что-то причмокивает.
— Вот выйду из больницы, — злобно думаю я, — расскажу ей, да всем им расскажу, что не правы. Он изумительный! Самый хорошенький на свете!

Праздник был не только у меня. Не только в моем доме, доме родителей, друзей. Моя группа тоже радовалась и отмечала это дело. Девчонки одни из первых послали мне радостные поздравления. А первая sms пришла от той, от которой я даже не ожидала. Я тогда прослезилась и подумала: может я плохо их знаю?

Может. Иногда мы встречаемся. Как и все группы выпускников. У многих дети. Есть что обсудить. Но, вспоминая моего Левку, девчонки все время говорят: «Он еще Жуковского слушал», имея ввиду лекции нашего профессора.
Да уж… не знаю, чего он там выслушал…

Рассказы,Соавторство

Полет над грозой с кукушкой

Полет над грозой с кукушкой

Написано в соавторстве (на троих)
с Аленой Лисицкой и Виталием Штоколовым.

— Живут они что ли там? – ворчала вахтерша одного вполне обычного офисного здания, проверяя пустые номерки на доске с ключами от кабинетов. На 13 этаже в офисе Фирмы по продаже больших возможностей задержался директор Андрей Павлович, его помощница — улыбчивая и приветливая Марина, и странная девушка из архива – Рита, с явными признаками шизофрении — не здоровается, бубнит что-то себе под нос, с дверью разговаривает.
— И что им домой не спешится? Погода жуть, конца края не видать, и дальше только хуже будет.

«Конца и края не видать…» — ворчал Андрей, зарывшись в документацию.
— Так много еще надо сделать. Счета, отсрочки, прерванные договоры. Сколько ж тут всего?
Ему, вдруг, показалось, что до какой бы бумаги он не дотрагивался — она тут же превращалась в страницы журнала Плейбой или Пентхауз, как в сказке про жадного правителя. К чему бы тот ни прикасался — все превращалось в золото.
— Что они со мной сделали? Зачем?! За что?! Что я им сделал?!!! — смотрел он в сторону дислокации кабинетов своих подчинённых.
— Ну, подумаешь, задержал зарплату на два года … Так у меня расходы! Колоссальные расходы!
Если бы эти безмозглые овцы и бараны знали, сколько денег я трачу на поездки в Майами и в Монако, они бы сразу перестали выпучивать глаза и делать недовольный вид, а платили бы мне за то, что ходят на работу.

Марина, не зная, куда себя деть, ходила по кабинету – то к окну, то к своему столу. За окном нарастала мокрая серость, еще больше портя настроение. Солнца уже почти не было видно, отчего казалось, что тучи сгустили сумерки и неумолимо приближают ночь.
— Нет, это уже просто невыносимо! Сколько можно здесь торчать? Понятно, что у него кроме работы никаких забот, но я ведь не робот… Или, все-таки, робот уже? Мой мне так и сказал вчера: «Ты робот! В тебе уже нет ничего человеческого, ты холодная и злая, и если бы ты не была так чертовски красива…» А мне плевать, что я красива, я только не люблю быть одна, мне плохо одной, …и с ним тоже плохо. Я не знаю, чего я хочу!
Нет, знаю — я хочу домой, потому что пообещала хотя бы уже сегодня… Или… провались оно все… Нет, лучше не надо, сколько можно? Это уже моя четвертая попытка создать семью… Ну почему нежность и любовь уходят так быстро? Это со мной что-то не так. Я эгоистка и бездушная тварь.
И голова еще раскалывается. И этот дождь по крыше барабанит — будто тысячи маленьких молоточков. Это так похоже на его любимую музыку – отвратительный постепенно усиливающийся грохот и еще вдобавок — завывания.
Ну вот, уже и тут завывания начались — ветер всё сильнее, а я так надеялась успеть домой до того, как все начнется. Предупреждали ведь по радио, а шефу хоть бы хны.

На полках маленького закутка с архивом стройными рядами в разноцветных папках стояли документы за восемь лет жизни фирмы. Рита провела пальцем по своему любимому ряду – белые стопки чьих-то просчетов, денежных махинаций и обрушенных надежд… Сколько судеб можно прочитать в каждой папке?
— Не смейся, гаденыш, уходи! – погрозила она пальцем Шляпчатому. Маленькая тень скрылась за шкафом, но через минуту снова выглянула, повертев любопытным носом, поправила мятую шляпу и закинула ногу на толстый справочник рекламных фирм-однодневок.
— Да ты напиши роман, — опять затянул он старую песню, — «В лабиринте несуществующих денег».
— Сгинь!
— Нет, а что? – весело захохотал Шляпчатый, — А мы поможем.
— Кто это вы? – уже было заикнулась Рита, как из всех щелей стали высовываться другие тени. Кто мелькнул колпаком, где-то свешалась нога, за ней вторая, затем и хвост, а вон и тросточка, усы… Кто-то принюхивался – запахло чернилами, сверху посыпались перья, за окном прогремел гром.

Вахтерша спряталась в пальто. По радио передали штормовое предупреждение. Дождь вошел в фазу грозы. Все здание сотрясали громовые раскаты, словно молнии били прямо по его острому шпилю, отскакивая искрами на мостовую. Будто повинуясь какой-то зловещей силе, мощным порывом ветра с крыши сорвало огромный кусок обшивки. Тот с оглушительным свистом полетел вниз, царапая стены, разбивая по пути стекла, с грохотом ударился об асфальт и врезался в витрину соседствующего здания.

Андрей взъерошил волосы, смял разложенные на столе бумаги уже не документов, но бесполезной давящей ненужной информации. Скрежет железа впился в мозг. Стекла вздрогнули. Со стола упала дорогая пепельница, разбилась вдребезги.
— Что за злосчастная Природа?! Да как она посмела так себя вести?! Разразиться такой грозой и где?! Над моим офисным зданием! Какая наглость! Ну, погоди, сволочь, найду на тебя управу! Не зря же я тайно разрабатываю климатическое оружие…
Потирая ладони рук, Андрей продолжал разговаривать сам с собой:
— Уже началось первое испытание. Вчера я заткнул пробками все сливные отверстия в ванне и открутил кран до упора, закрыл дверь на все замки (МЧС с моими дверями не повезло — выдерживают маленький ядерный взрыв) и ушёл на работу… Интересно, сильно изменится погода в доме у соседей снизу? Ну да ладно, потом узнаю.
Голова постепенно наполнялась каким-то туманом, рука сама потянулась к верхнему ящику стола… Он знал, что в ящике. Там, под стопкой еженедельников… он… родной, надежный… заряженный. Три патрона. Но хватило б и одного…

Марина вздрогнула. Обычно она не боялась гроз, но в этот раз чувство неотвратимо надвигающегося ужаса заставило её метаться из угла в угол, попеременно что-то бормоча и вскрикивая.
— Гад такой, закрылся у себя и приказал ждать. А чего ждать? Всемирного потопа?
Как же пусто на душе и страшно – всегда страшно что-то терять, даже если ты несчастлив с этим «что-то», потому что иначе пустота, черная бессмысленная пустота… Но то, что рушится, не починить, не склеить уже.
И когда появилась эта первая трещина? Это ведь ерунда, глупость, но первая же она… Когда я узнала некоторые его пристрастия, которые он скрывал чтобы понравиться. Музыка, фильмы, книги… Совсем не то, что нравится мне. Разве это важно?
Зато он хорош в любви! Или уже не так хорош?… потому что музыка, фильмы и книги другие, и не просто другие, а те, что мне противны, неинтересны, скучны, омерзительны!… и стали уже разговоры другие, и это теперь не тот человек, в которого влюбилась.
Какая чушь! Просто я эгоистичная мерзавка и всегда все ломаю, все порчу. Вот точно, как этот свирепый бешеный ветер, этот мощный водопад за окном. Скоро нас смоет, как бумажный кораблик в канализацию – и так нам и надо. Обрадовалась! Даже боль прошла…
Но что же шеф? Он разве не слышит, что делается на улице? Будто все демоны, джинны, вампиры и драконы устроили безумный праздник. Господи, боже мой! Крепкое ведь здание, а всё трясется от грома, по окнам хлещет вода, грохочет, скрежещет и дребезжит что-то на крыше, будто ее царапают огромные когти. Невыносимые, мерзкие звуки! Как страшно!
Сдернув с вешалки пальто и подхватив сумочку, Марина вылетела прочь из кабинета.

Рита сидела на столе, поджав под себя ноги. Со всех сторон вниз летели белые листки с цифрами и таблицами, выпускаемые из рук, лапок и зубов несметных диковинных существ. Один, похожий на стегозавра, смахивал шипастым хвостом на пол целые папки. Откуда-то сверху выла корова, свистели на все лады похожие на птиц чудовища с улиточными домиками на головах. Все вокруг шевелилось, плясало и пело на разные голоса. Феерию дополнял нервно мигающий свет тусклой лампы, звон разбитого стекла, шум входящего в здание ливня и ужасный рокот неотвратимой коды этой безумной симфонии.
Шляпчатый за спиной у Риты дирижировал своим оркестром ее же ручкой. В апокалиптическом припадке начал рушиться потолок, осыпаться прямо на голову. Закрыв от ужаса уши, Рита спрыгнула со стола прямо в разлившиеся по полу дождевые потоки и, спотыкаясь о стулья, начала продираться к двери.

В коридоре нос к носу столкнулись Андрей и Марина. Он — взъерошенный, со сбитым на бок галстуком и пистолетом в руках. Она — нервно дрожащая, трясущейся рукой пытаясь застегнуть верхнюю пуговицу пальто. Оба растерянные, удивленные. В молчании прошла минута. Андрей хрипло спросил:
— Что ты здесь делаешь?

— Я не хочу быть одна. Мне страшно!
— Но мы еще не закончили, надо посчитать расходы… — слова его заглушил гром, и Марина услышала только «расход».
— Кого в расход? Меня в расход? – и увидев пистолет, начала кричать:
— Не надо! Не убивайте! За что?
— Убивать? Кого убивать? Тебя? Марина, да опомнись, – но попытка Андрея успокоить Марину была безуспешна:
— Это здание, оно хочет убить меня, все рушится…
— Все рушится? Так ты уже всё знаешь? Ха-ха, фирме конец! Черт, гадство, бл.., пи… Да здравствует крах больших возможностей! Чтоб…
— Здание… оно убьет нас… нам надо бежать…
— Куда бежать? Там же потоп, если и есть на чем плыть, то только на собственных шкурах. Марина, снимай пальто.
— Что???
— Снимай, тебе говорю! – Андрей действовал уже, пытаясь применить силу. Марина ответила звонкой пощечиной. Андрей на секунду опешил, и, выходя из себя, зашипел:
— Ааа… все из-за тебя! Чертовка! Мои вклады… Ты все их съела… своими глазами, своими чертовыми глазами… Если бы не ты, инвесторы не слили бы меня этим г..кам. Но кто знал, что там дождь, а здесь ТЫ?… Ты…
— С ума сошли? Уберите пистолет… Вы не можете! Вы же не знаете, вы ничего не знаете: эта гроза, это землетрясение – это все из-за Вас! Сидите в своем долбаном кабинете и не видите, что здесь я. Я, я, живая и … я люблю вас!
— Не любишь! Дьяволица, заманила меня в свои чары, как спрут, и душишь… Иди сюда, ты ничего не знаешь о любви…
— Знаю. Я лю…
— Нет, я Лю…

Вспышка. Гром. Еще одна вспышка. И тут неожиданно в просвете двери возникла фигура Риты, страшная, бледная, до жути помятая и резко замерла на пороге. Андрей и Марина вздрогнули, будто пробуждаясь. Оба непонимающе посмотрели друг на друга, с ужасом на Риту и одновременно… неизвестно кому:
— ЧТО ПРОИСХОДИТ?
За неизвестно кого спокойно ответила Рита:
— Крышу сорвало.

Слышно как идет дождь, но слабее, капли все реже хлещут по лужам, вода ручьями сбегает с водостоков, ветер стихает, где-то отдаленно еще слышны раскаты, гроза уходит.
Андрей тоже уходит. Закрывает за собой дверь, садится в кресло. Со словами «Мне надо проснуться» закрывает глаза и засыпает.

Марина выбегает на улицу, через два поворота останавливается, долго стоит, смотрит на лужи. Возвращается в офис. Делает кофе. Забирается с ногами в рабочее кресло и закрывает глаза. Слушает последние капли дождя за окном, с закрытыми глазами пьет кофе.

Рита лежит на полу на разбросанных листах архива, смотрит в потолок, где по кругу вокруг мигающей круглой лампы тенями по цепочке друг за дружкой идут крысы. Если приглядеться, каждая пытается укусить за хвост ту, что впереди, но для этого нужно ускорить всеобщее движение, а это не даёт никаких результатов. Но она улыбается – в лабиринте серых денежных небоскребов наконец-то виден выход… и не беда, что через кусок оторванной крыши…

Стихи

Замок

Все в тебе силуэтно
Весомо
И беспросветно

Выйду
Пройдусь по улицам
Подумаю
И вернусь

Тобой как фамильным замком
Долго можно гордиться
Сумраком любоваться
Кругами вокруг бродить

Остроконечные шпили
Рисуют по небу тушью
Шляпу, глаза и уши
Зубчатый воротник
Будто сюртук поношен
Стены твои
И мост
Старый сапог с заплатой
Рассеянно переброшен
Через болото рва
В окнах решетки мыслей
И одиночества герб
И множество приключений
В булыжниках мостовой
Ристалища слов
Чесотка короны
Кубок чумы на пире
Лестница из косы
Дикий кабан в пенсне
Да много чего еще

Я слушаю
Тихо-тихо
Ухом прильну дрожа
Я снова у этой двери
Штурмую шпилькой замок
Дракон на коврике дремлет
Ворон притих в углу

Что-то взлетит
Пол скрипнет
Войду
И остановлюсь
И ты в глазах прочитаешь
Как я надеюсь
Боюсь
Что все это в миг развалится
На пики, десятки, вальты
А в кресле у подоконника
Останешься только
Ты

Стихи

Болеть, играть и падать

Который раз теряю нить
Последнего рассказа,
Пытаюсь нужное прожить
Пошагово, не разом.

Но ветер, брызги и азарт
В лицо, глаза и уши
Упрямо бьют, и этот хард
Простроенное рушит.

Глаза — как огненный снаряд,
Без смысла остановка.
Разряд. Ещё один разряд.
Щелчок. И мышеловка!

И сердце бешеным броском
Стремится через вены
Волною смыться целиком,
Круша собою стены.

Где в этом хаосе предел?
Не видно даже цели.
Туман и слякоть — вот удел
Смешавшей акварели.

Я не могу и не хочу
Сойти опять с дороги
К моему времени-врачу,
Скроившему итоги.

И, пусть уже не избежать
Болеть, играть и падать,
Я, все же, опущу глаза
И не отвечу взглядом.

Стихи

Не время

Я слышу
чувствую голос
вибрацию одиночества
усталости
пресыщения
ведущего к безотчетности
и глубине

Ведь где-то еще на дне
слышится тихая песня
степная
из ветра и пыли
склеенная мозаикой
из черепков и скрепок

В ней
бессонные ночи
блуждания коридоров
гора недокуренных тел
и мель
и ты
там где-то есть точно ты

Но я не жалею
мне скучно
слышать о ком-то прежнем
реально лишь только сегодня
если оно еще может
может
способно биться
биться за жизнь
и жить

Но губы так мраморно бледны
в глазах только ночь без снов
и лодку качает Вергилий
Пора
еще семь кругов