Дядя Миша суетливо начал вертеться по дому, по-быстрому собирая на стол, достал кучу запасов из подполья, нетерпеливо расспрашивая обо мне, моей жизни, работе, близких. Он очень сильно постарел за это время и заметно прихрамывал, — давала знать старая охотничья рана. На мои рассказы охал и причитал: какая я стала взрослая. Но для него я все равно осталась маленькой веселой девочкой.
— Верушка, ты расскажи мне, как мама-то? — расспрашивал он. Мы проболтали до вечера, вспоминая наши лесные вылазки, отца — заядлого охотника и лучшего друга дяди Миши, наши совместные приключения и мои озорные детские проказы. Так незаметно подкрались и сумерки. А я еще даже не успела расспросить дядь Мишу про своего загадочного провожатого.

— Ну вот и банька готова. Сходи помойся с дороги.
Я не очень люблю баню, — плохо переношу резкие перепады температуры, но пропустить ее я просто не могла. Приезд в деревню всегда четко ассоциировался у меня с запахами дыма, сухих поленьев, березовых веников и ароматного чая со смородиновым листом. Вообще у меня с детства хорошо была развита память на запахи. А это были запахи того прошлого, о котором я часто думала в свои самые тяжелые моменты. Куда, как не в страну детства хочется нам вернуться, когда окружающая обстановка настолько сдавливает нас в пружину, что становится трудно дышать… хочется все бросить и просто убежать… Так я и поступила, взяв бессрочный отпуск и рванув в Волчий лог…

Выходя из бани на потрясяюще свежий воздух, до безумия опьяняющий запахами близлежащего леса, я вдруг услышала пронзительный все нарастающий собачий лай. С заднего двора доносились еще какие-то непонятные звуки. Я рванула туда, чтобы выяснить, в чем дело. В облаке пыли сначала в какой-то куче-мале трудно было что-то различить. Соседские собаки надрывались, кидаясь на забор. от клубка летели перья, пыль, и звуки кудахтающей жирной курицы. Затем проявился силует серой собаки, большой, надо сказать. Ах нет, это же… Я вжалась в стену сарая. Это был волк. Я уже не раз видела в лесу этих животных, правда, издалека — не на таком близком расстоянии. Немного оцепенев, я прикинула, что волку до меня добраться в два прыжка не составит особого труда. Стоит ли его искушать?

Но поведение волка вовсе не выдавало в нем агрессию против меня лично. Более того, он был слишком занят, чтобы вообще обращать на меня внимание, как, впрочем, и на собак, истерично лающих с разных сторон. Одна собака даже умудрилась пробраться сквозь обветшавший забор, но, боясь приближаться, выражала свою злобу на расстоянии примерно двух метров от серого наглеца.

Совершенно равнодушный ко всему окружающему, волк жестко и планомерно продолжал свою борьбу с курицей, которая трепыхалась все меньше и меньше.
Поддавшись соседско-собачьей панике я все-таки побежала за дядей Мишей.
— Там. Волк! Курицу! Во дворе…
Больше всего поразило спокойствие дяди Миши, даже обескуражило. Он не спеша подошел к заборчику, отделяющему задний двор, облокатился на него, и, докуривая сигарету, меланхолично улыбнулся, глядя на эту возню.
— Это Больной.
— Что?
— Волчонком в лесу его подобрал, — медленно начал рассказывать дядь Миша, — лет восемь назад. Думал, не выживет, да наши бабки каку-то собачью травку ему подсунули, — выходил. Вона — курей как любит, а я тогда как раз цыплят брать начал для курятника. Еще гуси были. Так мясом его откармливал.
— Так он у тебя что ли живет?
— Ни… Да что ты! Лесной он, давно уж как ушел… Чай, как выздровел, да подрос. Так… по старой дружбе заглядывает…
— Ничего себе — «по дружбе»! Он так всех куриц у тебя сожрет, дядь Миш.
— Нет, он меру знает, Он же наш, Логовский.
— А местные его не гоняют?
— Кто его гонять-то будет? Ты ж знаешь, как у нас к волкам относятся? Они нас не трогают, и мы их.
— Да, помню.
А вот собакам он, похоже, не очень нравится. Они могли бы его даже разорвать все разом, если бы не боялись подойти к нему. Волк же, сделав свое дело, подхватил тушку и рванул к лесу, даже не взглянув на исходящих пеной собак.

— Так значит его зовут «Больной»?
— Бабки так прозвали. Я хотел как-нибудь по-простому, собачьему: Барбос, Джек, Клык… Но Матрена, да и Алена тоже, все ходили да расспрашивали меня: как там больной? Да по всей деревне тут же и разносили. Так и прижилось.
— Барбос… Нет — Барбос бы ему точно не подошло…
Все как-то странно сплеталось.
— А знаешь, дядь Миш, тот парень, что меня до Лога довел… Тоже Больным назвался.
— Что? — Дядя Миша заметно дрогнул.
— Сказал, что его зовут: «Больной».
Глаза у него словно остекленели. Дядя Миша выплюнул сигарету, положил руку мне на плечо и начал подробно расспрашивать меня о незнакомце. В его расспросах чувствовалась явная тревога, которая частично передавалась и мне. Потом, ничего не объясняя, отправил меня в дом — почивать, а сам куда-то поспешно собрался, отметая посыпавшийся с меня град вопросов.

Я лежала и разглядывала замысловатый узор старого настенного ковра, запомнившегося мне еще с тех времен, когда днем меня здесь пытались уложить спать, а я, вместо того, чтобы, закрыв глазки, ждать волшебную сказку, изучала лабиринт этого рисунка, упорно ища выход к его серединке. Но все дорожки выводили меня только к краям прямоугольной системы орнаментов. Машинально я и сейчас проделывала эти бессмысленные попытки добраться до центра, хотя уже тогда знала, что это невозможно. Так как дорожки выводящие из сердцевины лабиринта в нее же и возвращались. Ни выйти — ни войти,- подумалось мне.

Удивительные иногда судьбы бывают у деревень, тесно переплетенные с судьбами их жителей. И люди, в богом забытых деревушках попадаются порой очень необычные. Я уже не раз слышала о таких «дурачках», «блаженных», «чудных», и «больных», тех, на которых зачастую и строятся истории деревень. О них помнят, о них рассказывают и передают из поколения в поколение предания об их чудачествах или даже чудесах. «Чудной» случайно не от слова «чудо»?

Неужели Больной — один из таких? Взял себе кличку волка, излеченного людьми и убежавшего в лес. И ассоциирует себя с этим животным? Странной ведь мне показалась его речь… Хотя и на сумасшедшего вроде не похож. Вообще создавалось впечатление, что он меня чему-то учит, заставляя задуматься над тем, что раньше мне казалось естественным, а на деле оказалось искусственным.
В нем всем чувствовалась какая-то естественная гармония: и внешне и внутренне. Выбивалось только из этой красивой картинки странность его имени. Как будто это самое «больной» и нарушало общее впечатление от цельности гармоничного образа.

Следующий день прошел как во сне. Солнышко, беззаботность и тишина. В мою кровь как будто медленно всасывались звуки, запахи и ощущения от соприкосновения с природой. Казалось, можно не просто лежать на траве, выискивая среди пробегающих мимо облаков — кораблей и крокодилов, а постепенно погружаться в это пространство, словно падая в сон. Уснуть… долгим-долгим сном… И, не просыпаясь, войти в этот мир по другому (без зевоты, без головной боли и без вечной спешки), войти в каждую частичку этого мира и блуждать от этой маленькой острой травинки — к легкому журчащему, как колокольчик, ручейку, от ручейка — к кусту ароматно цветущего шиповника, от шиповника — к белому стволу молодой березы, вдоль по веткам высоко-высоко — к самому небу, к этим облакам, которые убегают неизвестно куда, оставляя меня одну лежать на этой траве и жалеть, что эти мгновения, как и желания не вечны…

Дядя Миша про Больного говорить не хотел. Отмалчивался по большей части. Мою версию по поводу «не совсем здорового» ни оспаривал, ни поддерживал. Попросил только не общаться больше с ним, если еще раз появится.
— Он, действительно, больной?
— Да, где ж ты, Верушка, здоровых-то видела? Все мы с придурью.
— Но он опасен? Он сумасшедший?
— Ни то, ни другое. Да я и сам толком о нем ничего не знаю. Не спрашивай меня больше о нем.

Вечером на меня напала тоска, — не может городской человек быстро привыкнуть к тишине и покою. Ритм заведенного города не утихал во мне. Дядя Миша сердился, что я пытаюсь что-то делать по хозяйству, но сидеть на месте я тоже не могла. Схватив лукошко, я рванула на улицу, на ходу крикнув:
— Сама яйца соберу, ничо, дядь Миш, руки не отсохнут.

— Привет.
До курятника оставалось сделать пару шагов, но я разом забыла куда и зачем шла, остановилась как вкопанная, и несколько минут просто в ступоре смотрела в его глаза. На бревне, положенном на две большие чурки, сидел он — Больной. Приветливо смотрел и едва заметно улыбался.
— За яйцами? — спросил он, глянув на прижатую к моей груди карзинку.
— Ага. Привет, — я едва выдавила из себя приветствие, решив, что вежливыми быть не воспрещается даже с больными. В отличие от меня, Больной же выглядел весьма раскованно и непринужденным тоном продолжил:
— Серая с пятнышками прячет свои яйца под старым дровником. Она, глупая, думает, что так надежнее. Все собирается начать высиживать, да забывает тут же, как снесет. Если б не такая тощая была — давно бы ей ощипанной быть…
— Угу, буду иметь ввиду. Спасибо.
— Как тебе здесь?

Не смотря на все мои домыслы и опасения перед людьми такого типа, мне почему-то не хотелось бежать, меня не охватывал ужас. Наоборот, мне хотелось остаться рядом и продолжать хотя бы просто смотреть на него и слушать. Я улыбнулась ему.
— Здесь здорово! — Больной заметно воодушевился:
— А в самом лесу еще лучше! Если когда-нибудь захочешь, — я тебе покажу.
Внезапно возникла мысль:»Маньяк!», но тут же бытро отбросилась, как ненужная и даже несвоевременная. Вспомнился тут же лес и недавняя наша беседа в лесу. Мне не было страшно рядом с ним, не смотря на странность его фраз, наоборот, я чувствовала свою защищенность, спокойствие и даже радость.
И сейчас, когда он рассказывал мне о местных красотах, мне так хотелось уйти с ним в лес. Пока рассказывал, решила обязательно вытащить дядю Мишу в лес, к озеру или к речке.

— А где ты живешь? — Решила вдруг спросить я, когда Больной показывал в какую сторону ушел Малинник (местный медведь) две недели назад. Он остановился и улыбнулся, красивой доброй улыбкой.
— Здесь.
— В каком доме?
— Это имеет значение? — Я не нашлась, что ответить. Действительно, какое это имеет значение? Как будто я знала каждый дом в этой деревне. Стало смешно и обидно немножко за свою нелогичность. Но тогда на ум пришла идея пошутить.

— Ну и как курятина?
— Курятина?
— Ты обещал заглянуть на закате.
— А! Ну так… нормально. Хотя раньше у «Пахнущего пчелами» пожирнее куры были, зря он их с пшеницы снял.
— Так это ты курицу у дяди Миши недавно стащил? Шуму столько наделал! — Больной пожал плечами и с невозмутимым видом, как бы извиняясь, ответил:
— Подумаешь… всего лишь одна курица. Чего было истерики устраивать? Рыжая за мной аж до самого леса гналась.

Я не выдержала — засмеялась. Если он и больной, то с юмором — точно! Но Больной не поддержал моего веселья, и вообще засобирался.
— Ладно, мне пора уходить. Как надумаешь — в лес, дай знать.
— Ха-ха-ха! Как? Повыть на луну?
— Нет, просто очень сильно пожелай этого и выйди за ручей.
Он говорил серьезно, без тени обиды или раздражения. «Чем же ты так болен?» мелькнула у меня мысль, когда он прощался со мной. Как могут эти умные добрые глаза быть глазами сумасшедшего? Как не хочется мне в это верить!

В детстве у меня почти все друзья были мальчишки, не интересно мне было с девочками, скучными они мне казались. Да и не понимала я их. А вот с мальчишками всегда интересно было: и рыбу половить, и по деревьям полазить, и в войнушки поиграть, и палками подраться. В общем, пацанкой я была. Лето проводила у бабушки с дедушкой на море.

Там был друг — Стасик. Где мы с ним только не лазили. Все скалы прибрежные наши были. Слюду мы там искали и окаменелости древние в виде ракушек всяких и растений интересных. Еще вылавливали в море маленьких тонюсеньких рыбок — «рыба-игла» мы их называли, мелких крабиков и засушивали их. Взрослые ругались, так как вони от них было… но нам непременно за лето хотелось накопить чего-нибудь такого необычного и привезти потом показать классу.

Была у нас небольшая компания, состоявшая в основном из его братьев, моих и некоторых соседских мальчишек. Все, кроме меня, парнишки. Держалась всегда на равных. В обиду себя не давала. Уважали! Запретила называть себя Шуркой, даже как-то аргументировала этот свой каприз, сейчас уже не помню как… Но помню, что восприняли они это всерьез, особенно, когда в Андрея, моего кузена, прилетела моя сандалина. Прямо в ухо. Он так испугался моего гнева, что даже бабушке жаловаться не побежал. Но я схитрила, конечно же… Я вовсе и не собиралась кидаться. Просто припугнуть хотела, когда он дразнился. Сняла сандальку, замахнулась, а она возьми да и соскользни… да и прилетела как ровнехонько, я аж сама удивилась и расстерялась. Но в том, что это было случайно, так и не созналась. Зато как меня мальчики после этого уважать стали. Называли с тех пор только Сашей и без ехидства.

Стасик был мне ближе всех по возрасту. Да и интересней мне с ним было. Он учил меня ловить тарантулов. Это при моей-то панической боязни пауков! Эти мелкие твари живут в норках, считаются жутко опасными насекомыми. Но детям их ловить одно удовольствие. Мы брали шарик липкой мастики, прикрепляли к ней тоненькую резиночку, почти как ниточку, и осторожно опускали шарик в норку. Цель была раздразнить паука и заставить в гневе вылезти из убежища. Как только зверь выползал, его тут же накрывали спичечным коробком и закрывали. Тоже, знаете ли, искусство! Надо ж успеть не замешкаться и исхитриться вовремя убрать руки. Насекомое-то агрессивное. Но никто покусан еще не был, по крайней мере на наших глазах. Поэтому азарт был неисчерпаем. Правда для меня так и осталось загадкой, зачем мальчишки потом этих пленников домой тащили? Зачем их хранить? Многие их даже умудрялись подкармливать. И конечно же не обходилось без хвастовства: «Смотри, какого я тарантула поймал!» Меня ж хватало только на то, чтобы выманить их из норок. Потом я в ужасе сразу же отскакивала и на расстоянии метра наблюдала за тем, как жертву загоняют в темницу. Было в этом что-то завораживающее!

Любили мальчишки еще змей. Но не ядовитых гадюк, конечно, этих они и сами боялись. В море водится много безобидных для человека змей. Они ловят рыбу, абсолютно не ядовиты и не агрессивны. Змейки такие. Часто попадаются очень маленькие разновидности, умещающиеся в одной руке. Мальчишки пугали ими девчонок. Не очень приятно прикасаться к их скользкой шкурке, может потому я и не любила их. А когда видела, что они проплывают мимо меня в воде, резко металась в сторону.

Однажды я видела одну змею. Я наткнулась на нее случайно. Скалистая тропинка над морем была очень узкая, временами обрывалась, так как скалы часто осыпались. Внизу были острые скользкие прибрежные камни и море с безумным прибоем. На мысе, в том месте, где скалы почти вертикально врезались в море, всегда был сильный прибой из-за течения, омывающего эту часть берега. Поэтому дорожка считалась не из легких. Но ходить по ней было удовольствие неописуемое: с одной стороны белый известняк шершавой стены, с другой четыре метра морского обрыва и рев беснующихся волн… Страшно было перепрыгивать через дыры, когда тропинка обрывалась. Но какое чувство охватывало, когда ощущал вибрацию этой высоты, этой опасности и безумства какого-то непонятного опьянения.

В одной из таких прогулок Стас немного отстал от меня, — камешек попал в сланец. Я не стала его дожидаться и двинулась дальше. Внезапно меня словно молния ударила — я увидела ее! Я до этого еще никогда не видела ее на таком близком расстоянии. Многое слышала о гадюках, знала, что они водятся в этих местах, в принципе опасалась встретить нечто подобное. Но вот так сразу — наткнуться на нее на узкой скалистой тропинке. Да что наткнуться, — я чуть не наступила на нее! Но вовремя отлетела назад, вжавшись в стену. Сработал мгновенный рефлекс распознавания специфического змеиного узора, благо энциклопедию животных с братьями хорошо изучили. Как еще не упала в море — удача! Но самое интересное не это.

Змея тоже испугалась. Да чуть не до смерти. Она ж, понимаешь, лежала себе, лежала, на солнышке грелась. Может мечталось ей что… змеиное… А тут хоп — и чуть не раздавили. В общем ретировалась она с той же примерно скоростью, что и я. Испуг был обоюдным. Но с ее стороны еще и явное недовольство чувствовалось. Она где-то между камней быстро отыскала щель и скрылась в ней, мне на радость и успокоение. Хотя сердце трудно было унять даже после ее исчезновения.

Это и было самое страшное существо этих мест. От встречи с ним осталось ощущение, что я что-то прошла. Я осталась жива, здорова, психически нормальна. А значит — мне повезло. Или что-то другое? Нет, у меня было другое впечатление. Испуг того, кто пугает других, дает нам некую подсказку. То был не враг, то было живое существо, любящее солнце, морской воздух, сон и покой. То было напуганное существо, чувствующее в момент шока свою беззащитность. Это было такое же, как я, маленькое живое создание. Я не стала с тех пор меньше бояться змей. Но по другому стала относиться к своим страхам.

Так же высота, она для меня просто высота, с которой открывается красивый обширный вид, огромное пространство. Она меня опьяняет. Я не боюсь стоять у края. Особенно, если внизу море… а вверху — небо и солнце!

___________________________________ 1 _______________________________________

— Заблудилась? — Вопрос был настолько неожиданным, что я едва не вскрикнула. Напугал не сам вопрос, а внезапно проявившийся голос. Я не ожидала услышать человеческую речь в абсолютно безлюдном, как мне казалось, лесу. Но, не смотря на то, что силуэт человека возник передо мною как будто из ниоткуда, я всеже обрадовалась ему.

— Вообще-то, я хорошо знаю этот лес, но…
— Но сегодня потеряла тропинку?
— Да, очень странно… Много раз ходила уже здесь. И должна была бы уже давно выйти к деревне, но лес все не кончается. Вроде и по тропинке иду…
— А может не по той?
— Может.

Незнакомец плавно спрыгнул с пригорка и почти бесшумно подошел ко мне. Его движения были легки и свободны. Внешность, хоть и казалась вначале несколько мрачноватой, но внушала доверие: темноволосый, густобровый, с тонким прямым носом, стройный и гибкий, — по мере приближения, он мне нравился все больше и больше. Особенно поразили его глаза! Они были очень темными, настолько, что даже в свете дня казались огромными черными колодцами, но не вызывали страха. Одного глубокого взгляда хватило для того, чтобы успокоиться и довериться этому человеку. К тому же, его голос звучал успокаивающе, равномерно и мягко.

— Тропинки иногда бывают очень коварными, особенно если им чересчур доверять.
— Доверять тропинкам? Хм… Но это куда лучше, чем блуждать по лесу вовсе без них.
— О, поверь мне, лесу вообще не нужны тропинки.
— Лесу — может, а вот людям — все таки нужны.
— Людям? Ну да… они так думают… Ты в Волчий лог?
— Разумеется. А здесь есть другая деревня?
— Другой нет. Но, кто знает, может ты что-то ищешь в лесу. А деревня вон там. Тебя проводить?
— Да, спасибо. А почему вы со мной на ты? Вы со всеми так?
— У нас не принято одного называть двумя, тремя или еще большим количеством… это ж смешно! И глупо.
— У кого это у вас?
— У нас…
— Вы тоже из деревни?
— Можно сказать и так. Я там бываю. А ты? Я тебя там еще не видел.
— Я давно не была в Логу. Решила вот дядь Мишу навестить, соскучилась очень!
— Это бородатый на краю деревни, который пчелами пахнет?
— Да, он вроде держал ульи. Он здоров?
— Недавно видел его. В лесу.
— А вы что в лесу делаете? Охотитесь? Или тоже что-то ищете?
— Да, и охочусь тоже. Слушай, не говори мне больше «вы», а то я все время оглядываюсь, проверяя сколько нас тут с тобой идет.
— Ну… Не знаю, сколько вы прожили в лесу, а у нас, в цивилизации, не принято сразу на «ты».
— Почему? — Взгляд у него был, действительно, удивленный. Я даже расстерялась и не нашла, что ответить. Впрочем, кто их знает, может в этой глуши и правда не имеет значение такая банально-условная вещь, как вежливость первичных обращений?

— Почему «пахнущий пчелами» тебя не встречает?
— Дядя Миша? А он не знает.
— А, ну да. Наверно даже и не чувствует, что ты идешь к нему.
— А как это можно почувствовать? Уж не унюхать ли?
— Ну, можно и унюхать, но это при соответствующем ветре. Но я о другом.
— Веселый ты…
— Я? — снова удивленно-недоуменный взгляд, как у ребенка. Меня это даже начало забавлять. Возникло желание еще раз увидеть эти расширенные блестящие зрачки. Но он шел впереди меня, и оборачивался редко.

— Почему я кажусь тебе веселым?
— Шутник. Хотя, скорее странный, чем веселый.
— Странный? Извини.
— За что «извини»?
— За то, что кажусь тебе странным, Мне вовсе этого не хочется. — В этот момент, и правда, стало как-то не по себе. Что это за человек шел рядом со мной, которому я так легко доверила вести себя?
— Как давно ты здесь? С рождения?
— А почему ты отвечаешь сама на свой вопрос?
— Ммм… Да, водится за мной такое. Но это все моя привычка самой находить решения и ответы. Я просто после вопроса сразу высказала предположение.
— А мне в этом случае тогда что делать? Отвечать на вопрос или на предположение? Вообще-то плохо тебя понимаю…
— Да я тоже тебя, если честно.
— Это потому, что мы разные.
— Да все люди разные.
— Я не об этом.
— А о чем?
— Просто — разные.

Я думала, он объяснит, в чем наша «разность», но ему, похоже, вовсе этого не хотелось. Некоторое время мы шли молча. Мне бы расспросить его о том, кто он, но я понимала, как это бессмысленно — задавать вопрос: «Ты чьих будешь?», так как в деревне, кроме дяди Миши, я никого не знала. Но мелькнула мысль спросить его, чем он занимается. Я уже готова была задать вопрос, когда он опередил меня и задал свой:
— А как тебя называют те, с которыми ты живешь?
Ах да, мы же еще даже не познакомились. Почему-то мною была упущена важность этого момента. Даже странно…
— Меня Верой зовут.
— Хорошее имя. Значимое и очень полезное, особенно в лесу. И странно даже, почему с таким именем ты не доверяешь лесу… Ты редко здесь бываешь?
— Сейчас да. Но раньше… Почти все детство здесь провела. Мы с отцом часто приезжали к дяде Мише на рыбалку,на охоту или просто погостить.
— Когда это было?
— О! В последний раз была здесь лет десять назад.
— А, тогда все понятно, почему, я тебя не помню.
— А где ты был десять лет назад? — Он не ответил, лишь оглянулся и молча посмотрел на меня. Я решила, что не стоит вникать в то, что меня не касается. Да и какая мне разница до того, что с ним когда-то происходило? Но, надо бы спросить и его имя.

— А тебя как зовут, если не секрет?
— Больной. И это не секрет.
— Больной? Тебя зовут: «Больной»?
— Да. Тебя это удивляет? Но это имя мне больше всего и подходит.
— Я еще не встречала людей с такими именами.
— Не удивительно, люди вообще странными именами друг друга называют. Эти имена ничего не отражают, да еще и похожи. В деревне, например, есть три Тамары, пять Иванов, две Алены и два Коли. Это нормально?
— Возможно ты и прав. Но есть же фамилии. — Мне нравился наш странный разговор. Создавалось впечатление, что он пытается сломать вокруг меня стены условности. Было даже немножко смешно с ним спорить.
— Фамилии — это, конечно, выход, но они тоже повторяются, и не говорят о человеке почти ничего, а часто даже путают. Ну какой, например, Сергей Орлов — «Орлов»? Ты его видела? Он скорее «Грачев» или «Воробьев». А имена? Они же вообще ничего не говорят о том, кто их носит.
— Интересный подход, а о чем же говорит твое имя?
— О том, что я когда-то был очень болен. Но у всех в памяти так и осталась эта болезнь, и они меня не отделяют от нее, хотя я давно уже выздоровел. По крайней мере, уже не болен именно той болезнью.
— А что это за болезнь была? Извини, наверно лезу не туда?
— Обычная болезнь. Еле выжил правда, но спасли.
— А как тебя, все таки, при рождении назвали? Или сразу «Больным»?
— При рождении? Глупо называть кого-то при рождении. Еще не ясно, кем он будет и будет ли…
— Да, все таки, здесь все как-то не так, как у нас…

— Ну вот и Волчий лог. Я дальше не пойду. Хотя… может быть к «Пахнущему пчелами» загляну на закате. Курятина у него вкусная! Пока, Вера, хорошее имя все-таки!
— Пока, спасибо, что довел. А ты сейчас куда?
— В лес.
При этой последней фразе он так недоуменно посмотрел на меня, пожимая плечами, — что мне стало неловко, как будто я задала какой-то глупый вопрос. Мне хотелось еще пораспросить его на прощанье, но Больной уже скрылся в зарослях почти так же бесшумно и мгновенно, как и появился.