Не знаю как, но это произошло — мое Я со всей остротой восприятия ощутило себя не в чем ином, как в мыльном пузыре. За прозрачной оболочкой виднелось нечто очень красивое, его было намного больше, чем содержимого сферы. Это внешнее переливалось всеми цветами радуги, хотя, возможно (возникло такое подозрение), видимость искажалась самой мыльной преградой.
Ох, как же захотелось сразу прикоснуться к этой радужной волшебной основе! Но возникло подозрение: а не лопнет ли? Можно было, конечно, и не рисковать, но зачем нам воля, если мы боимся ее проявления? В общем, мое Я не выдержало и прикоснулось к тому, что отделяло его от Не-Я.

А что могло еще произойти в момент соприкосновения? — только инвертирование
относительно точки касания…
Мир внутренний будто вывернулся наизнанку, заполняя собою все вокруг, обволакивая свернувшийся в шар мир внешний. Лишь оболочка осталась на месте. А что ей сделается? С иллюзией никогда ничего не происходит, не смотря на ее якобы хрупкость…

И вот интересно — что стало с мирами. Я разлилось повсюду, по всем направлениям от шара, Я стало больше чем Не-Я.. С каким любопытством оно разглядывало теперь моря, горы и облака, ужавшиеся до предела в пространство сферы.
— Ах вы мои маленькие! — с умилением думало о них новое-Я, — надеюсь вам там уютно? А я ведь заботливее вас, вы мне не безразличны, как я — вам…

Внутри шара, и правда, все было по-прежнему — равнодушно по отношению к противоположной стороне, — как бы само по себе… Казалось, Не-Я даже не заметило, что произошло… Реки текли как и раньше, ветер насвистывал ту же песню, трава тянулась к тому же ослепляющему солнцу. Это сильно насторажило мое-Я. Чего-то не того, видимо, оно ожидало…
Может быть не почувствовало должного состояния власти? А что нужно для того, чтобы осознать, что обладать властью и полной свободой может в полной мере не то, что окутывает собою меньшее и имеет при этом большее пространство, а то, что само по себе не имеет границ? И решение напрашивается пока только одно: именно иллюзия не имеет ограничений. Даже, если представить ее в виде этой сферы…
Попробуйте к ней прикоснуться и тут же увидите, как пальцы погружаются в зыбкость, прозрачность и иронию видимости, кажимости… без которой, к сожалению, а может и к счастью, мы пока обойтись не можем!
Остается, правда, еще вариант, при котором оболочка мыльного пузыря может лопнуть от неосторожного касания. Тогда Я сольется с Не-Я. Получится: Я-Не-Я. А это уже абсурд.
Так что пусть все будет на своих местах — так спокойнее 😉

Комедия по жизни

Комедия как отрицание. Насмешка над тем, что надоело до тошноты. Смех в этом плане нейтрализует пафос, который до какого-то момента пафосом и не видится, все, типа, очень серьезно и необходимо. Но жить в состоянии постоянной комедии опасно — можно не заметить окончания спектакля и пропустить выдачу ганорара. И не возможно смеяться над всем, рано или поздно придешь к смеху над самим смехом. Что будет тогда?

Посерьезнее))

Один мудрец однажды сказал:
Хватит слушать старого маразматика,а то привыкли все на готовеньком… Так вообще думать разучитесь. Идите и сами нарабатывайте свой опыт, хватит с вас притч.

Случайность

Если бы госпожа Случайность не бросала подачки совпадений, мы бы верили в ее абсолютную власть над нами. Видимо, ей не нужна наша вера, ей хочется всегда оставаться в тени. Эта маленькая богиня потешается над нами, вводя в тупик и предлагая нам мнимую свободу в виде сомнения, в зависимость от которой мы впадаем почти сразу, как только ловим кайф отрыва от одной иллюзии перед включением в другую…

Искажение реальности

Иногда кажется она — за моей спиной. Что она там делает — не знаю, не вижу ведь. По эту сторону — только то, что удается разглядеть, но это, опять же, при открытых глазах и хорошем освещении. А вообще — еще и зрение слабое… Поэтому достоверности в видимом не так уж и много. Есть еще то, что внутри, при закрытых глазах или просто в замутнении взгляда. Там совсем все по-другому, и от меня много чего зависит. И кто из них настоящая реальность — я не знаю… Поэтому вот сейчас возьму ту, что внутри, преобразую в видимую плоскость, допустим на этом клочке бумаге, и уйду, ни разу не обернувшись, оставив за спиной то, чего больше не увижу, но что и будет, возможно, настоящей реальностью.

Золотое сечение отношений

Деление на мужское и женское начала часто происходит по-восточному — на традиционные инь-ян, Но почему бы не попробовать разделить их по принципу Золотого сечения?
Если гармония отношения между мужчиной и женщиной возможна — она вполне может предусматривать и принцип золотого сечения
по соотношению силы-власти-энергии-направления действия друг на друга в процессе взаимодействия — векторов.
Выглядеть это будет неравенством двух сторон, где мужчина не подавляет полностью женщину своим авторитетом, но и не допускает первенства. Женщина в свою очередь, чувствуя свою защищенность, и сама имеет долю определенного влияния.
И это взаимовлияние может выглядеть в соотношении Золотого сечения, где отрезок АС — мужское начало, Отрезок СВ — женское начало, отрезок АВ — объединение их в пару, семью, отношения в целом.

Проще?

В двадцать лет у многих возникали сомнения, что я когда-либо выйду замуж. Советовали «быть проще».
Замуж вышла неожиданно и без особого желания
Поэтому «проще» так и не стала))

Сверхчеловечность — в альтруизме

Можно возвыситься над другими, и это возвышение понять как выделение себя в людей высшей расы или даже в единичность, поднявшуюся над всеми остальными. Но приставка сверх- не случайна. Она означает преодоление всех рамок, в том числе и пороков. Возвышение и выделение себя грозит облечься в форму высокомерия и мании величия. Сверхчеловек преодолеет эту спесь. Но это не означает, что он станет серой мышью, скрывающейся в толпе тех, кем уже не является. Это пророк, которому ничего не надо, но который готов отдать все свое, в том числе и себя, вроде миссии… может быть…

Я дорисовал на стене море. Помнишь, ты сказала, что, я никогда его не закончу? Я поднапрягся. В конце концов, я вспомнил, как там было хорошо, и мы с тобой ни о чем не думали — просто жили, радовались солнцу, улыбались ему, подставляя лица и ладони. Ты тогда тоже рисовала… и почти никогда не злилась.

Да, я все понимаю: жизнь с художником, вечные проблемы, несовершенный быт и запах краски… Ты вольна менять свою жизнь, как угодно, я лишь только обуза. Прости.
Вчера ты впервые за три месяца написала мне. Ты знаешь, я будто очнулся. Нет, не то чтобы твой уход остался для меня незамеченным — я очень скучаю — нет, просто я вдруг понял насколько странно течет время.

Все эти долгие месяцы жары и духоты я изнывал от тоски, то теряя надежду, то вновь ее обретая (даже не знаю, что тяжелее). Мне казалось: время разрывает меня на куски, медленно убивая меня, обезвоживая пустотой и тишиной. Я ненавидел каждый будущий день, зная, что он не принесет мне ничего нового. Смена стиля, попытка писать в новом жанре и покупка новых красок не принесли должного результата — я не написал ни одной картины. Ты права — вдохновение мой бог, но молиться ему бесполезно, он суровый и своенравный.

А вчера… Вчера ты впервые прервала тишину. Ты спросила: «Как прошло лето?» Что мне было ответить тебе? … я промолчал.
А утром проснулся и услышал шум волн — это плескалось не написанное мной море напротив кровати. Я почувствовал это. И в следующий миг спрыгнул с кровати и достал палитру.

Я писал весь день, не останавливаясь. Наорал в трубку на Андрюху, чтоб не лез, когда я работаю, и на какого-то агента. Мне нельзя было останавливаться. По памяти я изобразил все, что с нами было: острую гальку, впивающуюся в голые ступни, белую пену, ласкающую и мурлыкающую, синий горизонт, дразнящий своей двухмерностью и нежные блики зеленой волны, вздымающейся и раскачивающей, словно в колыбели.
Ты бы удивилась, увидев эту стену. Помнишь идею расписать все комнаты нашими любимыми местами? Я не знаю, что будет дальше, будут ли слева от дивана еще и горы с источником, как я хотел, или процесс затянется еще на несколько лет. Но море, знай, море я, все-таки нарисовал.

И именно в этот последний день лета я как раз и почувтвовал, что оно такое… лето!
Ты только вспомни, вспомни и ответь: можно ли его вернуть?

Я помню, как ужасно хотелось спать: веки смыкались, к изголовью медленно подбирался сон и сладостная расслабленность постепенно овладевала всем телом. Ослепительной белизны брюки в проеме двери. Он присел на корточки, разглядывая мою засыпающую мордашку. Моргнув пару раз, я попыталась закрыть глаза и не думать о нем, но Стас все сидел… я это чувствовала, и его взгляд на себе… нерешимость приблизиться и невозможность уйти…Он еще несколько раз возвращался, избалованный ребенок, мужчина, привыкший побеждать, садясь рядом, гладил мои волосы, шептал: «Ма-ша, мааашенька…». Почему так сильно к нему тянуло? Азарт оказаться игрушкой или доказать, что ломать их плохо? Стас снова дернулся, ушел. «Сомневающийся» — улыбалась я сама себе уже в полудреме.

Вернулся: «Пошли в ванную!» — «С ума что-ли сошёл?» Пытаюсь вырваться. Хочу спать! Да наплевать мне вообще на него, выискался тут… Но я уже в ванной. Дверь закрыта. Хныкая, сползаю по стене: «Нет!» «Ну почему? Никто не услышит, все спят»…
«Нет!» — Злится, чувствую это, хватается за ремень, я — за живот: «О-ой!»
«Маша! Что с тобой, маленькая? Да что же с тобой? Болит что-то?»
«Да, живот……………….открой дверь»

Кухня. Ни одного шкафчика. Раковина, забитая разовыми кружками, грязная занавеска, прожженная сигаретами, стол, два стула. Стас сидит в полной прострации: «Ты странная, ты знаешь об этом?»
Стою у окна…
Как легко быть чьим-то капризом… как трудно им не быть…
«Иди ко мне» — Осторожно прикасаюсь к его плечу, сажусь на колени, смотрю в глаза… чувствую, как отступает одиночество… как мир крепко смыкается вокруг нас, слепляя в один комок ручной глины. Власть и слабость перед нею — что еще нужно? Сама целую его, неистово, с дрожью…
Вдруг эта безбашенная идея: «Ты на моего бывшего похож!» — Обалденно таращится на меня, слегка отстраняя: «Вот те на! Ты поэтому…?» —
«Нет», — «Опять это нет…»

Он снова в проеме. Белые брюки. Прислонившись к дверному косяку, опять смотрит на то, как я беспомощно пытаюсь заснуть… Эта дурацкая череда начинает бесить. Встаю, начинаю распинывать Риту: «Пошли домой, утро уже почти, я маме обещала от тебя пораньше вернуться. Не бубни, вставай. Дурацкая эта ваша вечеринка… все равно я здесь спать не могу…»

Стас просто смотрел. Я поняла, что больше не увижу его, он тоже.
Ритка по дороге долго ворчала, что встали так рано и все переспрашивала: было ли у меня что-то с ним. Нет. «Как это нет? Вы же…» — «Нет» …нет… да и зачем… я же понимала, что это всего лишь каприз, маленький такой каприз на одну случайную ночь…

Я касаюсь пальцами пены, застывшей давно-давно у берега, не принёсшего счастья. Я слышу давно угасшие всхлипы омертвевшего моря, как-будто оно еще шумит в моем сердце. Я помню… Я все, конечно же, помню…Как маленькой девочкой, жаждущей жить и открывать для себя этот загадочный мир, я была приведена сюда для иного… Судьба повелевала исполнять ее волю, слышать ее ушами, видеть ее глазами и говорить от ее имени. Отныне я должна была готовиться стать жрицей Богини Зари.

Легко ли усмирить рвущийся на волю поток? Когда хочется вырваться из цепких объятий чьих-то наставлений и с разбегу нырнуть в бушующее сознание волн. «Я — это тоже море, только мое еще маленькое» — думала я, окунаясь в холодную воду и заплывая все дальше и дальше.

Жрица Мари-О стояла на берегу и терпеливо ждала, чтобы меня отчитать. Она не жалела, что ей досталась такая нерадивая ученица, только с грустью какой-то смотрела на меня иногда, как-будто и мою судьбу видела. «И ты научишься, — говорила она, — видеть жизни и возможности их исправить. Это как узор, сплетаемый из разных растений: пересадишь одно из них — сплетется другой узор.»
«И как их пересаживать?» спрашивала я.
«Научись видеть людей и говорить не с ними, а им»

Первое, что увидела я в чаше созвездий, когда научилась смотреть — разрушенный храм. Белые, шершавые обломки, раскинутые будто руками великана, разбитые колонны и затопленные капители… Мари-О прикрыла руками мои глаза. «Так будет, учись понимать». «Я видела еще одну статую, — сказала я ей, — очень похожую на тебя…» Жрица молчала. Я чувствовала, что во мне рождается сила, но она не спешила наделять меня необходимым спокойствием и безмятежностью.

Предчувствие не обмануло, на долину надвигались не просто тяжелые тучи, это был настоящий ураган жесточайшей звериной мощи. Люди, объявившие себя богами, но уподобляющие животным, кровавой пастью своих полчищ прокладывали путь к великой горе. Вольфьерки стремились свергнуть давнего врага своего Ночного Бога — нашу Клерри — Богиню Зари.
Но жрицы богини были неуязвимы с момента посвящения, их не брала никакая сила. Король знал об этом. Но, стремясь отомстить хоть как-то богине в лице ее жрицы, он уничтожал ее народ с отчаянной жестокостью, не жалея никого.

Мари-О ничем не могла помочь своим людям, от жалости к ним и безысходности, она взмолилась своей богине. И в то утро, лишь только первый луч вынырнул из глубин морского царства, на город опустился странный туман. Он окутал собою каждую частичку больного мира, и как только рассеялся — в небо взлетело множество белых птиц, а на земле осталось еще большее количество черных камней. Все замерло, боль растворилась, искалеченные души, те, что могли — вернулись на землю, остальные выбрали ветер и волны.

Я пожелала вернуться, мне нужно было увидеть жрицу. Но у разрушенного храма я не нашла никого, только застывшую пену у самых его ступенек. Море будто замерло в вечном своем мгновении. Но на вершине холма стояла какая-то белая статуя. Я поднялась туда. Это была она — моя Мари-О, ставшая белым камнем, застывшая над осиротевшим, но спасенным городом. На щеке ее была слеза — последнее, что успела дать людям их покровительница.

Со злости я бросила этот мир. Мне не хотелось повторять судьбу погибшей наставницы и быть причиной гибели людей. Я не хотела больше служить ни своей богине, ни каким-либо другим богам. Мой путь отныне лежал не к тому, чего от меня ждали, а, наоборот — от судьбы. Я убегала от нее. Мне не нужно было знать больше того, что видели глаза и слышали уши, порой вообще ничего не хотелось воспринимать, просто жить и радоваться тому, что свободна от всего и всех.

Но, странное дело, встречая на своем пути разных людей, я не видела их судеб (этот дар меня покинул с уходом из святилища), но я видела их глубину. Каждый из них казался глубоким колодцем, на первый взгляд даже бездонным. Но и дно удавалось разглядеть — достаточно было быть внимательным к каждому и стараться понять даже то, что противоречит моим принципам. Каждый из нас словно дерево: кто-то шумит заплетающимися, как косы, ветвями и листьями, кто-то тянется к высокому небу, цепляясь корнями за скользкий рассыпающийся утес… Все было сложено в узор. И судьбы каждого и все вместе.

Так однажды я и поняла, что не живу для себя, как мне казалось по-началу. Мою жизнь заполняют другие, такие же витиеватые, переплетенные между собою узоры всевозможных растений, оплетающих и меня своими сетями. Невозможно жить с людьми только ради себя самой.

Жизнь из скитаний превратилась в нечто похожее в большое путешествие лианы, скользящей меж зарослей дивного леса. Я училась лечить души не только светлые и болезненные, но и черные, или… по крайней мере я к этому стремилась. Отдавать себя людям каждой частичкой — вот что стало моим предназначением.

Так и получилось, что убегая от судьбы, я к ней же и возвращалась. Но для этого, все же, нужен был уход, разочарование и возможность осознания, что возвращение необходимо. А судьбы, судьбы я так и не стала угадывать, но зато научилась их изменять усилием воли самих людей.

И вот я снова стаю у разрушенного храма, около белой статуи со слезой и вечно бурлящим в моем сознании морем… Я вернулась, вернулась, чтобы понять, что я не просто исполнитель божественной воли, я сама воля, ее живительная энергия и исцеляющая сила.

Что именно во мне является моим — Не пришедшим с генами, не выданным судьбой на выходе (или входе — кому как), не облепившим системой и не выдуманным мною же?…
Может быть — сочетание всего перечисленного. Тогда не есть ли человек — некая совокупность. Нет, не микрокосм, в микрокосме есть все, а в отдельной личности не может быть всего (микро-всего), только части и в своей индивидуальной системе, отличающей его от других личностей. Мы не единичности, мы отношения — внутри себя и в сочетании с другими отношениями, в отношении с ними же.
Вся эта система в итоге сплошное действие — движение, течение, потоки, направляемые во все стороны сразу, хаос. Сложно представить, как движения могут быть в каждой точке сразу во все стороны? Мы привыкли, что ветер дует только в одну сторону, а если предствить себе, что во все сразу? И тебя в этой точке не просто сносит, а сжимает одновременно и раздирает на части…

без вопроса
как впрочем и без ответа

Художниками наших героев можно было назвать с большой натяжкой. Из них, пожалуй, только Илюха мог еще как-то претендовать на это звание — среди всех его многочисленных учеб и подработок, один год был честно потрачен на художку, чем он отчаянно гордился и козырял в кругу профанных дружков. Высокий и невозможно худой, как наверное и подобает творческой личности, Илюха отращивал грязного цвета патли и пытался отрастить в тон им еще и бородку. Впрочем, не о ней речь.

— Вы слышали про швейцарку? — спросил он, втискиваясь с пивом на скрипучий диван. Вася даже не пошевелился. В его бороде застряла шелуха от семечек, а с экрана алые губы почти обнимали холодный микрофон.
— Ну кто так свет ставит! — возмущался местный гений видеосъемки, по его пузику прокатилась волна негодования, — Ну, слышали, ну и че? — как-бы ответил он другу.
— Это та, что дом пленкой запаковала? — спросил админ Тоха, открывая свою жертву пивному богу.
— Делать бабе нечего.
— Да ты че, это ж какой креатив! Концептуализация утилизации… Обернуть весь барак, приготовленный под снос полиэтиленом, это ж почти как консервация деградации.
— Слуш, кончай тут умничать! Не понимаю я этих идейных, ей же ничего с этого не будет. Даже за билеты бабла не срубит. Приедут все, пощелкают на камеры, а цыганва потом все по кусочкам растащит, да и бульдозер долго ждать не будет: автостоянку вроде строить собираются.
— Да, что бабы в искусстве понимают! Вот взять бы так устроить в халявной квартире хеппенинг: пить, есть, гулять, засирать потихоньку всяким хламом — в общем не контролировать ситуацию, просто жить в ней и посетителей принимать за деньги.
— И ведь пойдут же! Любит народ современное искусство. И фотографировать будут. Вот только, Илюха, отдашь ли ты нам свою квартиру под это дело?
— А че сразу я? Тут надо у начальства выбивать — как никак Центральный ДК.
— Кто тебе даст?
— А вот надо идею разработать. Главное дело в идее…

Квартиру талантливым ребятам, естественно, никто не дал. Но идея довела до истерических слез замдира по научной работе, и он разрешил им взять один из боксов для БИЕННАЛЕ. Всю неделю художники оклеивали три стены старыми обоями, прожигали и отклеивали их края, шкрябая пол, художественно ломая мебель, разбивая посуду и разбрасывая мусор. К открытию пришлось еще и напиться. Ну вот здесь уже парни оторвались на всю катушку. Инсталляция с названием «ХЕППИ-н-ВИНг» не просто собрала приз зрительских симпатий, но и притянула к себе, как магнитом, всех доверчивых иностранцев. Особенно удался номер «хождения по мукам», когда по полу была рассыпана мука и авторы, ходя по ней босиком, изображали на лицах такую пронзительную боль, что зрители в ужасе перешептывались: «У них что там, стекло?».
Почти в диониссийском экстазе, главный идейник обмакнул палец в муку и, подполз к зрителям — те, разом отшатнулись, но самые воодушевленные остались, у них горели глаза — перед ними было живое искусство. Илюха в этот момент зловеще простонал:
— Ктооооо желаааает прикоснуться к искуууусссствуууу? — и протянул к посвещаемым палец с мукой.

Голландцы были в восторге от русского искусства. Вот те уже не поскупились выделить нашим умельцам и квартиру, и денег на творческие расходы. Так ребята поехали в гастрольный тур по Европе, чуть не спились, но стойко вынесли свою миссию, до конца верные идее видеть искусство во всем, даже в повседневной жизни простого человека. Иногда трезвея, Илюха даже делился своими концепциями с деятелями вымирающего заграничного искусства.
И все бы хорошо, если бы не Васина печень и… случай в Праге, когда к ним попытался присоединиться один из чешских свободных художников. Поначалу, друзья даже с радостью приняли в свой союз иностранного мастера. Он и в самом деле был мастер выпить, подраться и покричать что-то на своем языке. Что он там кричал в окно, парням было как-то все равно, но когда этот самый Ден, измазавшись кетчупом, полез на подоконник, расправляя «крылья», ребята сообразили, чем все это может закончиться. Снять чудом успели — почти за уши втаскивали обратно в квартиру, но за непринятие идеи каждый получил по носу.
Позже выяснилось, что в городе действует целое подпольное объединение свободных художников, психов, как их называет местная непонимающая полиция. Попытка самоубийства — это еще цветочки на их практике, некоторые, особо гениальные, пытаются свою идею донести до большего числа зрителей путем непосредственного привлечения их в художественное действо. Но мало кто понимает, что краской в творчестве может быть как кетчуп, так и кровь, или что огонь — это самый настоящий катарсис в жизни любой личности.
В общем, троица наша протрезвела как-то неожиданно для себя. Говорят, даже вернулась в Россию и зажила своей обычной кочевой рабочей жизнью.

Оттого ли, что я все отчетливее ощущала его приближение, тревога постепенно переходила в обреченность? Видимо, страх в этот раз решил схалтурить на самосохранении и выдал авансом только злую иронию над тем, что очередь моя подошла и пора, наконец, расплачиваться. Шагов ни сзади, ни сбоку не было слышно, впрочем, слух мог и обмануть, но… Я чувствовала его тепло… Он был совсем рядом, может быть даже в двух шагах. Уверенно и плавно приближаясь, этот некто не делал резких движений, но его плечи почти коснулись моих, и горячее дыхание обожгло шею.

«Вот оно!» — подумала я и странным делом успокоилась. Когда ты чего-то долго и напряженно ждешь, при его появлении набрасывается такая усталость и… может даже облегчение. Не знаю, что именно было тогда, но воля будто угасла, волна сокрушающей власти накрыла меня с головой, тепло незнакомца обволакивало и успокаивало. Он легонько толкнул меня в лифт, и мы повернулись друг к другу лицом.
«Так вот ты какое… мое возмездие,,,» — подумала я, разглядывая узкое красивое лицо с темными глазами. Глаза вовсе не кололись, но в них чувствовалась какая-то ирония. Тяжелый пронизывающий взгляд будто сканировал мысли, замедлившие свой бег на минуту поездки под пристальным взглядом. Я все ждала, что он вытащит нож, зажмет мне горло, заломит за спину руки или сунет что-нибудь под нос, но двери лифта выкинули в привычную реальность, и стены родного этажа почти довели до квартиры.

«Что это было? Может быть паранойя? В связи с последними событиями, немудрено принять за бандита любого из прохожих. Ключ в замке как всегда заело, только сейчас это было еще и до жути болезненно: железо впивалось в пальцы, нервные движения доламывали замок.
— Дай, я, — послышалось где-то над ухом, и ловкая рука накрыла мою вместе с ключом. Поворот — чуть вверх, и еще один. Тремя плавными движениями моя проблема была решена, а я снова впала в ступор. Наверное надо было удивиться, но я не успела — все тот же незнакомец впихнул меня в квартиру и быстро запер дверь, за собой. Самое время для паники. «Какие у нас там телефоны? — судорожно промелькнуло в голове, — или может быть еще не поздно закричать?». Незваный гость не шевелился, как будто чего-то ждал. Я не знала, как на это реагировать — вроде не нападает… спросить, что ему надо? … но в горле ком… пятясь, я наткнулась на стену и на мгновение застыла.

Вдруг за дверью начало что-то происходить: крики, рев, звон стекла и топот. Похоже на драку. У соседей часто такое бывает, соседка потом вся в синяках ходит. Мне еще повезло, что рядом не стояла, а то бы зашибли. На этом мысли резко остановились и уперлись в пристальный взгляд незнакомца.
— Кто вы? — наконец выдал мой язык.
— Друг, — улыбнулся он, и попросил стакан воды.

Я еще какое-то время раздумывала над тем, стоит ли оставлять его в коридоре, и правда ли он «друг», но гость беззвучно засмеялся и мягко повторил свою просьбу. Все еще неуверенная в том, что поступаю правильно, я все же нашла на кухне стакан, налила воды и вернулась в прихожую. Его не было… Со злости я чуть не разбила стакан о стену. Бросившись в комнату свою, затем — родителей, зал, ванную — я никого там не нашла. Недоуменно потаращившись на входную дверь, снова обежала все комнаты, заглянув в шкафы и под кровати. Нигде никого. Но он мог и бесшумно открыть дверь. Мог ведь? — спрашивала я сама себя. Но, зная наш замок… Размышления прервал звонок родителей. На пороге стояла взволнованная мать и пыталась что-то сказать. Отец бережно ввел ее в квартиру и вкратце бросил мне через плечо, что «на лестничной кого-то грохнули». Да, действительно «грохнули», убедилась я, осторожно высовывая из-за двери свой любопытный нос. Но, слава Богу, это был не Он… Почему-то в этот момент я испугалась именно за незнакомца, назвавшегося «другом».

Спустя два дня.
— У тебя что? — выпалила Юлька в трубку. Я внутренне сжалась и ответила, что «пока ничего».
— Значит, скоро будет, — констатировала подруга и посоветовала быть настороже. Я хотела было спросить, считается ли «возмездием» несостоявшееся происшествие, но передумала, — Юлька была сильно возбуждена и не стала бы даже слушать. Она ждала от меня трагедии, чего-нибудь такого, что произошло и с другими.

Месяц назад девчонки позвали меня на гадание. Я обычно не хожу на такие мероприятия, но в тот день намечалась еще и домашняя пицца, а я к ней всегда была неравнодушна. В общем, постебавшись немного над их «шабашем», в веселом и благодушном настроении я тоже подсела в общий круг, выставила вперед руки и закрыла глаза. Девчонки что-то пели. Эта игра мне не нравилась, поэтому я только улыбалась и старалась не смеяться.

Потом они что-то кидали на расчерченную большую карту в виде звезды, будто переставляли фишки, читали странные надписи и держались довольно строго — с такими серьезными лицами, что я просто не выдержала и сбежала раньше, чем должна была закончиться эта дурацкая месса.
Чудеса начались через день, когда выяснилось, что Маринка неправильно произнесла одно из заклинаний. Оказалось, вызывая какие-то там блага для себя, девчонки напортачили и вызвали тем самым возмездие. Это слово «возмездие» Юлька произносила таким зловещим тоном, что вся его тяжесть заставила вздрогнуть даже меня. А я сначала не верила во все это, успокаивала их, как могла, и даже, когда чередой у каждой пошли несчастья, пыталась спустить их на землю и заставить забыть всю эту историю. Но смерть бабушки у одной, сбитая собака у другой, сломанная рука у третьей и ограбленная квартира четвертой нагнетали панику на оставшихся. Юлька была предпоследней…

Сознание мое сдалось только когда я нашла ее окровавленную на лестнице. Держа ее голову, я шептала: «Только держись, держись, Юлька, щас приедет скорая… все будет хорошо»…
В тот день я поняла, что «моя очередь» все таки не выдумки подруг, и она, действительно, наступит. Нет, я не стала верить их картам, звездам и числам, я поверила скорее реальности — слишком серьезной в исполнении она мне показалось.

— Дурацкие ваши боги, «мстители» и «защитники», я ни в кого не верю! — кричала я в трубку. Но Юлька почти рыдала:
— Ты еще можешь что-то исправить, а вдруг у тебя случится что-то еще более серьезное?
— Ну и пусть, — со злостью проговорила я, — поделом мне будет. Не хотела же идти…
Читать какие-то заклинания, чертить на бумаге странные знаки, зажигать снова эти свечи мне ну никак не хотелось! Не проще ли подождать и получить свое? — думала я и, почему-то, все время вспоминала того незнакомца в подъезде. Связан ли он с этой игрой?

Утро обрушилось на меня резким вскриком — за кончик ножки кто-то легонько ущипнул. Я подпрыгнула. Почувствовав чье-то присутствие, прижала к груди скомканное одеяло и выпалила:
— Кто здесь?
Ответа не последовало, но глаза, быстро привыкнув к полумраку, уже разглядели сидящего напротив гостя. Это был он. Его улыбка, глаза, непринужденная поза не вызывали беспокойства — скорее удивление.

Отвечать на вопросы: как он проникнул сюда и зачем, незнакомец не посчитал нужным, он вообще как-то бесцеремонно себя вел: вертел в руках мой старый дневник, гладил ногой мирно спящего кота и доедал мои любимые монпасье. Я хотела возмутиться, но не успела, — мужчина встал, бросил в меня халатик и пригласил на кухню. Что я должна была делать, когда на моей кухне орудует незнакомый человек? — Быстро одевшись, я добралась до своей сумочки в прихожей и уже было собралась набрать номер милиции, как почувствовала обалденный аромат кофе. Держа на весу телефон, я осторожно заглянула на кухню. Мужчина уже выключал газ, снимая с него дымящуюся турку. Я следила за ним как зачарованная. Взглядом он указал мне на место за столом. Но, не смотря на то, что это выглядело как приказ, я все же разрешила себя накормить завтраком с этим чудесным кофе.

Гость продолжал вести себя по-хозяйски. Он залез под плиту, что-то стал даже подкручивать в кранах. Я испугалась — не хватало мне еще взрыва. Но, обозвав меня «дурой» он оттолкнул от себя и попросил не мешаться.
— Хорошенькое дело! — возмущалась я, — сейчас все взлетим на воздух…
— Теперь не взлетим, — перебил он меня, вставая с пола, — я все исправил. А так бы… дня через два точно…
Я открыла рот. Но тут сзади послышался голос матери, я обернулась к ней.
— Тань, ты что это так рано?
Следом заглянувший отец радостно вскрикнул:
— Ну надо же! Наша дочь кофе, наконец-то, правильно сварила!
— Я… я… — не нашла я слов и снова повернулась к…
Но, кроме меня и родителей, на кухне уже никого не было.

Я так до сих пор и не узнала, что это было, и как к этому относиться. Спасло ли меня неверие в неинтересующую меня игру, в которую я все-таки играла… или это все только чистая случайность и совпадения?… Но, человек… этот незнакомец — он еще несколько раз помогал мне подобным образом, пока не исчез вовсе — так, что и следа даже не оставил… Лишь его тепло я до сих пор ощущаю на своем плече и шее… и верю, что он где-то рядом…

Обрывок из письма самой себе))

Объясняю: нет никакого тебя! Нет, и быть не может.
Есть только Я, повторяй! Я, есть только Я, Я, Яаааа…
Ну вот тупенькая ты все-таки…Сколько раз можно уже одно и то же растолковывать? — Эгоцентризм не религия и тем более не философия, это образ жизни, понимание себя в этом мире. Пафосно? — ничего, потерпим, главное вжиться в идею, а дальше вернемся к привычной самоиронии, помогающей не обращать внимания на собственные недостатки, или попросту забить на них.
Так вот, милая, что я тут подумала на днях. Если есть Я как идея, то почему бы его не обозначить конкретным именем? Моим конечно же. Но только не просто Наташкой, а как-нибудь понаучнее — Наташиризм наверное… Или Натуссирийство, Наташкернизм, ну или как-то так… Не суть важно, начнем с Наташизма.
Концепцию расписывать не буду, просто объясню как этим пользоваться, пока меня нет. Ты же, как всегда, ударишься опять в гуманизм и начнешь любить выдуманное тобой общество, где только взяла… (обрывается)

— Нет, вы это видели?! Женьк, глянь-ка на этих аболдуев… Ну? Ничего не напоминает?
Женька прищурилась, едва заметно улыбнувшись, покачала головой и обняла меня за плечи.
— Так и есть, Голубка, так и есть… А они вообще везде и все одинаковые…

— Хочешь сказать: пора смириться и расслабиться?
— Пора, пора, моя милая, — сказала она и добавила, — пойдем, тяпнем что-ли? … а то что-то совсем в горле пересохло.
— И то верно, надо оправдывать название своего курса.
Приобнявшись, мы с подружкой спустились в сырой трюм, отыскали нужный бочонок, кое-как доперли его до каюты и начали думать, как вскрыть. Тем временем на палубе продолжали разгораться страсти: бакланы-самцы выделывались друг перед другом, хвастаясь мощными клювами, широкими крыльями и цепкими когтями. Скромно в стороне сидели две миниатюрные чаечки, с любопытством поглядывая на соревнующихся красавцев. Снизу еще было слышно что-то похожее на победоностный крик.
— Это все происки Влада, — возмущалась я, безуспешно пытаясь откупорить затычку у вожделенного бочонка, — вот ведь вредина!
— Ага, — подбодрила Женя, — нашла кого просить собирать тебя в дорогу…
— А я и не просила, — пыхтя парировала я.
— Отойди, — скомандовала утонченная женщина, обнажая внушительную на вид сабельку, — откуда ж тогда ром?
— Я… это… эспррр… экспо… тьфу ты! Экс-про-при-и-ро-ва-ла, — с трудом произнесла я, с надеждой наблюдая за Женькиными манипуляциями с саблей.
Сковырнуть не удалось ни ножиком, ни старым гвоздем, ни моей шпилькой, ни ножницами, ни даже пилочкой для ногтей. Тогда мы решили, что с другой посудиной повезет больше. Но не тут-то было. Устав таскать в каюту эти вредные бочонки, мы плавно переместились в алко-трюм, как я его сразу обозвала. Ни одна из бочек не хотела открываться. Обозлившись вконец, мы даже попытались разбить одну из дур о старый якорь, но дерево оказалось крепче металла.
— Заколдованные что ли? — предположила я.
— Не, тут хитрость какая-то… Влад просто так ничего не отдает…
Женька, конечно, мудрая ба… тьфу ты — женщина, но тут я ей снова напомнила, что ром ворованный.
— Тем более! — воскликнула она, — не спроста это…

Три месяца на «Пиранье» прошли как в аду. Клады надоело выкапывать, трюм уже ломился от серебра (золото Женька не любит, поэтому брали только серебро) и камешков всяких, рабы наскучили, половину продали, абордажи задолбали — что завоевывать, если все сдаются без бою? Только увидят флаг с нашими черными перечеркнутыми сердечками, сразу в плен сдаются… скучно… У меня даже кольт заржавел от такой хандрятины….
Но самое отвратительное не это… А то, что с самого начала нам не везло с ромом… Бочонки так и не открылись. Да, как назло, по пути ни один кабачок не открыл нам дверей. А, попытавшись взять беспредельников штурмом, нарвались на такое нытье с их стороны и мольбы о пощаде, что опять тошно стало… А в подвалах не нашлось ни вина, ни пива. Как будто кто предупредил их. Или слава о пиратках впереди идет? …ничего не понимаю…
Но, в общем, вот так… Хлебнули мы по полной… вернее — вообще не хлебнули…
— Я, знаю: это все Иван виноват, — злобно проговорила я, выходя из очередной «пустой» таверны.
— Виноват, конечно, — подтвердила напарница, — только в чем?
— Как в чем? Он же выкупил права на названия всех моих опусов. Этот вот назвал: «Пираньи. Пьяный бросок».
— Аааааа…. — многозначительно произнесла Женька, — вот почему мы так и не доплыли до Атлантиды…
— Да плевать на Атлантиду, успеется еще… а вот от обезвоживания вполне реально загнуться…
— А почему тогда… — вдруг решила докапаться до истины Женя, но я ее перебила:
— Почему-почему… это что-то вроде антиспама.
— Как это?
— Это когда нарочно ставят запрет на какое-нибудь действо — и фиг ты потом его осуществишь…
Женька сверкнула глазками, гневно сдвинула брови и чуть ли не прорычала:
— Это что же получается — за «пьянство» теперь во всех портах банить будут?
— Аха, да цензор это просто в рассказ не пропустит.
— А Иван тут тогда причем?
— Не знаю еще. Но точно «причем». И Влад тоже. Он же у нас мастер на всякие интер-штучки — подкрутил, видимо, что-то в клаве корабля, она теперь и не напишет про (вырезано цензурой) даже если мы (тоже вырезано цензурой), потому что он (а это уж тем более вырезано цензурой). Так в общем…
— Ну ладно Влад, — продолжала недоумевать подруга, — он хотя бы за нравственность радеет, но вот Иван-то зачем издевается?
— Наивная, да они ж оба все и придумали, еще там, на Марсе. Сидят сейчас, потешаются.
Женя вдруг хорошо задумалась, мысль мелькнула прямо на лбу, сползла к уголкам губ и остановилась в зловещей, очень зловещей улыбке…
— Слуш, Голубка, а много у них там еще «побочного продукта» осталось? А? А может вернемся?
— От, верно говоришь, мы им еще покажем!
— Покажем!