Этот лес я представляла себе жутко темным и страшным. Сухая безжизненная растительность царапала девчонкам ноги, колючие еловые ветви хлестали по щекам, в темноте неясные звуки, шорохи и резкие движения лесной живности пугали не
хуже всяких леших…

Мама называла этот мир сказками. Но для меня бабушкины рассказы все были как на яву. Обхватив ее колени, я сидела на полу и слушала затаив дыхание. В этом мире, где бабушка была еще маленькой — такой же, примерно, как я, было столько мистики и чудес, что любой сказочник позавидовал бы.

— Ну что ты ей рассказываешь? — сокрушалась мама, моя посуду. Бабушка как будто и не слышала. А я возмущалась:

— Все это правда! Я верю! Расскажи еще про кошку-ведьму.

Бабушка вязала косынку, разминая периодически больную руку, и, не отрываясь глазами от вязания, продолжала с серьезным видом рассказывать одну за другой истории из своего детства.

На краю деревни жила старая ведьма. Ее никто не любил, как и водится у таких особ. Жила одиноко, никого к своему домику не подпуская. Пожалуй, только с кошкой своей и общалась. А тварь эта, к слову сказать, жуткой пакостницей была. Ей тоже общественной нелюбви перепало. И вид-то у животного такой же зловещий был, как у хозяйки — ободранная вся, черная (а какие еще могут быть у ведьм?), с дикими злыми глазами.

Когда бабушка про нее мне рассказывала — по телу бегали мурашки, в горле пересыхало, я вся подбиралась и слушала не дыша, хоть уже и знала развязку. Но бабушкин язык будто зачаровывал — так славно она умела все передавать.

Наконец, выбравшись на какую-то поляну, заблудившиеся подружки пошли по открытой местности. Но до дому дойти быстро так и не удалось — будто кружили они по одному и тому же месту, постоянно натыкаясь на тот же пень… И кричали уже, на помощь своих звали, и Север с Югом искали, а все без толку… Чуть не
отчаялись. Но тут и вылезло это чудище — кошка ведьмина. Ее сразу узнали — слишком уж мерзкая морда у этого создания.

Зыркнула на них своими страшными глазищами, завыла диким голосом, от которого аж похолодело внутри… Но одна из бабушкиных подружек не расстерялась — взяла камень и запустила в эту страшилищу. В глаз попала. Рванула черная и в кустах
скрылась. Только после этого услышали девчонки гул голосов родителей из деревни — те по тому же кругу ходили искали детей, понять не могли, почему круги нарезают.

А ведьмы той долго не видно было… только много позже объявилась она, хромая по улице… с глазом перевязанным…

— Зачем ты принес это страшилище в дом? — ругала я мужа, отбирая кончик пояска от модного платья у маленького пыльного комочка, вертящегося у моих ног. Дурочка — так я сразу обозвала нового жильца — и рождена была страшненькой, пятна так несуразно были насажены на ее мордочку, да еще и по подвалам
полазила, ободралась вся. Но животное стало жалко… пришлось самой же и отмывать еще. Аппетит вообще вызывал ужас… сколько же в нее влазит в такую маленькую? Я столько не съедаю…

— И тварь эту забери с собой! — кричала я вдогонку наскоро собранным и уносимым из дома чемоданам, — Это не моя кошка, она только в сапоги мои дуть может и цветки любимые объедать… Все зло от кошек… Это месть моя… мне… всю жизнь преследовать будет. Не хотела же брать эту зверю. Как чувствовала…

Вот уже и сама с собой разговариваю. У окна. Так, наверное, все одинокие женщины делают. Теперь и я одинокая. Буду …

И ведь все же хорошо было, пока кошка не появилась….Вся жизнь наперекосяк. Кто мог знать, что все разом случится: ограбленная квартира, увольнение, ссора эта… Да уйди же ты от меня, уйди… кормила я тебя. Голодная что ли? Иди за своим… «папочкой» — пусть он кормит… Из-за тебя все… ведьма…

Или не из-за нее? — думала я намного позже, забирая свою несчастную Дурочку из ветеринарной клиники после полета с шестого этажа. Взбрело же ей в голову по карнизу бегать! Весны захотелось дуре. Или птичка какая-нибудь мимо пролетала?
Впрочем, не важно, главное — жива осталась. Хоть и потрепанная: лапа перебинтована, мордочка покареженна слегка… сидит в сумке, притихшая такая, глазками на меня посверкивает, смотрит тоскливо.

Мне тоже тоскливо… Я же знаю, что виновата не ты, Дурочка, во всем… а сказки, в которые до сих пор верить хочется и в них ответы все искать. Что же так хорошо и гладко щели в несовершенстве нашем замажет, как не волшебство.

Знала об этом и бабушка. Но что-то другое ее байки мне должны были поведать.

Что? Что бы сейчас сказала мне она: «не унывай, голубушка, прощай, умей прощать, умей жить дальше… и дорогу искать, даже если темно…и дико, как в том лесу…»
Кошка высунула нос из сумки и принюхалась к сирени, около которой я остановилась, чтобы сорвать ветку.

— Дурочка, — щелкнула я ее по носу цветами, — сиди смирно, хватит уже, налеталась. Теперь я твоя «мама» — слушаться надо.