— Зачем он тебе? — спросила Евгения, почти заинтересованно зевая.
Я пожала плечами и, не думая, ответила:
— Пригодится.

По банке ходил Иван, изображая полное равнодушие и ничем не выказывая свое недовольство, обиду или гнев. Казалось. он вообще не замечал, что происходит, и вел себя совершенно обычно, как будто сидение в банке для него самое обычное дело. Пленник почти все время стоял, изредка скучающе курил, смотрел вдаль, естественно — мимо меня, совершенно не обращая внимания на глазеющих любопытных по ту сторону стекла. Мелочь какая-то… мы вовсе не стоим его внимания. Евгения злорадно улыбалась. Я отодвинула от нее банку, одним взглядом дав понять, что на сей раз «это моя добыча» — в ответ получила высунутый язык и спешное отворачивание.
— Влад, я вам хвост отстригу, если ножницы не найдете! — пригрозила я белому смотрителю.
— Во-первых… — деловито и с удовольствием включаясь в беседу, произнес он — и все замерли: перед ушами слушателей тут же пролетели предстоящие длинные разъяснения моей неправоты в построении фразы с путаницей причинно-следственной связи, отвлеченные исторические сводки о том, что такое вообще ножницы, какие они были раньше, и как люди до сих пор не могут понять всей сути этих замечательных штук, и даже не представляют, что у ножниц тоже могут быть какие-то предпочтения — иначе почему они в некоторых руках совсем не режут? — затем цепочкой неслось контробвинение на выдвинутое обвинение в воровстве, жалобы на администрацию, просьба снять с себя полномочия смотрителя, оставление пророгативы хлопать дверью каждый раз во время ухода из Маскарада и блуждания по другим сообществам с целью покарать меня хотя бы словом…
Словом, все это мы непременно собирались тут же услышать, даже уселись поудобнее, Иван тоже присел, снова закурил и даже удостоил Влада своим драгоценным взглядом.
Но смотритель нервно дернул хвостом и продолжил свое «во-первых» после многозначительной паузы еще одной паузой, еще более мнозозначительной, и закончил:
— Вы и сами все знаете, а во-вторых… а во-вторых — и в-первых сойдет! — гордо поднял хвост и удалился.
— Зачем тебе ножницы? — вывела меня из ступора Евгения.
— Дырки сделать, а то задохнется. — Иван опять ни на что не реагировал, даже когда я, самостоятельно найдя ножницы в своем кармане, делала ему вентилляцию.
— Что он там бубнит? — спросила я Женю, искоса наблюдая за пушистым хвостом, торчащим из-под дивана.
— Тебе лучше не знать…
— Ножницы ищет? — радостно предположила я.
— Ага, как же, — Евгения хитро глянула на меня, почесала за ухом и, прищурившись, съехидничала:
— Восхищен твоим искусством собирать что ни попадя и уменьшать до нужных размеров…
— Не хитри! — перебила я подругу, не расскажу, как я его уменьшила, секрет.
— Ой, да больно надо, — обиделась Женя и скучающе полезла обратно на люстру.
Иван сидел все в той же позе, согнув колени, сложив на них локти и периодически закуривая новую сигарету. «Интересно, а чем он займется, когда они закончатся?» — подумала я и поставила банку на окно.
— Посиди пока здесь, — ласково сказала я ему на прощанье и издевательски добавила: не уходи никуда.

Стемнело. Влад сидел у камина, изредка перекладывая то лапу, то хвост поближе к огню, на вид был жутко собой доволен, уже это меня и насторожило.
— О, Натали!
Милое кружево прошелестело ко мне с обалденным ароматом чего-то наивкуснейшего!
— Приветик, а ты тут что-то готовишь, я смотрю? Наверное что-то вкусное? — с надеждой в голосе спросила я. Натали загадочно улыбалась. А на столе… на столе…
На столе стояла банка с солеными огурцами. Вернее мне так думалось — что с солеными. Влад поймал мою мысль и развил ее в
концепцию о том, что привычное видение развивает в нас способность к иллюзии как к возмещению недостающих звеньев в моменты исключения, другими словами — любую банку с огурцами мы воспринимаем как банку именно с селеными огурцами. Впрочем, сейчас не об этом.
Я метнулась к банке. Огурцы действительно пахли как соленые. Натали неправильно поняла меня и попросила подождать до ужина. Но я уже переворачивала банку. разглядывая ее со всех сторон и даже тряся ее в надежде увидеть, вернее не увидеть…
Натали отобрала у меня огурцы, терпеливо уговаривая все-таки подождать.
— Вот не думала, что ты их так любишь…
— Эээ… — не зная как начать, я кое-как нашла слова, — а ты где этту ббанку нашла?
— Да здесь стояла, — беспечно ответила Натали, легким кивком головы указывая на подоконник. У меня округлились глаза. Сначала я посмотрела на нее с ужасом. Но постепенно в мозг пробралось одно пакостное подозрение. Я сощурила глаза и зловеще предположила:
— Аааа… Вот оно что… А ну признавайся: куда его дела?! — Натали испуганно отшатнулась и попросила меня убрать вилку. Но вилка мне была еще нужна — ею же я и загнала ее на шкаф, пока Влад, вдоволь налюбовавшись этой сценой, не вмешался и не сказал:
— Нашли что делить… Давайте лучше огурцы есть. Нет там Ивана.
— А где он?
— Откуда я знаю? — недоуменно ответил он, — может, как и ножницы, у вас в кармане?
На всякий случай я проверила. Но тут со шкафа слезла Натали с кучей вопросов и все-еще-настороженностью, обошла меня за метр и села к столу. По одному ее виду я поняла, что огурчиков мне теперь не достанется… Но подозрение еще не полностью отпустило мою неусыпную бдительность, и я продолжала дуться.
Влад смачно жевал огурец и как-бы мимолетом бросал одну за другой фразы:
— Он сам вылез… мням, мням… через вентилляцию… которую вы украденными собою же ножницами сделали… ммм…
— Как это он вылез? Там высоко было.
— Банку, наверное кто-то уронил, пожав плечами, предположил смотритель.
— Кто уронил? — почти уже кричала я. Натали, поймав мой взгляд, затрясла головой, Влад оставался спокоен, только кончик хвоста едва-едва нервно подергивался.
— Откудава я знаю? И не надо на меня так смотреть! Кто уронил… — ворчал он, — кто-то же и уронил… У нас много чего тут загадочного происходит… вот и ножницы сами собой находятся.
— Вот, злопамятное существо!
— А зачем ты его вообще в банку посадила? И как? — вдруг подала голос засольщица.
— Не помню… скучно было… на спор…
Вдруг качнулась люстра. Мы все подняли глаза вверх. В люстре, почему-то, торчал, как-будто застрявший, сачок, в котором, как в паутине, что-то болталось. Оказалось, что вовсе даже не болталось, а вполне мирно лежало (как в гамаке) и похрапывало, уменьшенное до размеров сачка, безмятежное тело Ивана.
Минутную паузу прервал монотонный голос белого смотрителя:
— А сачки, между прочим, изобрели не для бабочек, как вы все думаете, а для ловли рыбы, а в одна тысяча…………….