«Ей всегда чуточку чего-то не хватало или казалось не достаточно полным, не насыщенным, до конца не использованным и не раскрытым. Весь мир будто жадничал, не давал насладиться всеми своими проявлениями и ни разу в полной мере не вознаграждал ее терпение и настойчивость. Может быть она не умела бороться? Или цели ставила слишком недостижимые? В общем, и на эти вопросы ответов тоже не было.»
— Вот я бы на ее месте расслабилась и плюнула на собственные амбиции, довольствовалась бы малым.
— Это вы сейчас так говорите, потому что сравниваете и дистанцируетесь от собственной проекции.
— С чего вы взяли, что это я? Почему я всегда должна писать про себя? Может, наконец-то это кто-то совсем отличный от меня.
— Так не бывает… у вас по крайней мере.
В пору бы обидеться, но я не обиделась. Собеседник бурчал в своем привычном режиме, а я привыкла к его жужжанию настолько, что даже и мысли не было сомневаться в его существовании. Будильник съехал чуть влево, когда я приподняла книгу, вытаскивая из-под нее исчерканный гелиевой ручкой листок.
— Осторожнее! — возмутился он, хватаясь лапкой за краешек книги, — развели тут бардак, понимаешь, ходить невозможно.
— Вы бы лучше на полке постояли спокойно и не мешали работать.
— Разве это работа — писать целыми днями. Вот мои бывшие хоз…
— Да-да-да, помню, — перебила я его, — завод, вкалывали, огородничали, дома прибирались, собаку выгуливали…
На последнем слове пришлось скосить глаза на Рыжика — бедняга приподнял ухо и едва слышно заскулил… неужели про него вспомнили? Будильник уже готовился к новой ехидной реплике по поводу «дормоеда» и моей халатности, но я его опередила:
— Сами выгуливайте, у вас и времени поболе.
Железный аж звякнул от негодования, ошеломленный такой дерзостью, весь затрясся и выдал мне всю тираду накопленной за три года обиды. Я не вслушивалась, снова углубилась в роман, зачеркивая и переделывая схему сюжета, подыскивая нужные слова и представляя себе новую героиню.

«Когда живешь в мире, непонятном другим, понимая, что это какой-то особенный мир, о котором никто не знает и даже не верит, рано или поздно возникает ощущение одиночества. Но не того, которое все боятся и избегают, считая настоящей бедой и может быть даже злом, а того, что делает твою жизнь комфортной, создавая вокруг своеобразный кокон из причудливых фантазий, наслоений сказки и фантастики, мир, в котором так хорошо и уютно, в котором есть все. Все, чего нет в реальном…»
Он уже молчал, просто сидел рядом и вчитывался в буковки на светящемся мониторе. Кнопочка, похожая на колокольчик, слегка подрагивала, стрелки раскачивались из стороны в сторону — Будильник никогда не заботился о настоящем времени, его интересовали только отдельные моменты, которые он измерял мельчайшими единицами и сравнивал, будто рекорды.
— Ну вот и писали бы сказки, что вас все время в шизоидный сюр тянет?
— Сказки это и есть сюр.
— Ээээ, не скажите. Сказка сразу выдает свою нереальность, а к сюру еще приглядываться надо. Не всегда написанный бред бредом и является, в вашем случае особенно.
— Хотите сказать, что описывая свои фантазии, я могу скатиться в реализм?
— Даааа, — довольно протянул мой оппонент, — представляете, существуют люди еще более углубленные в свою шизофрению! А можете представить, что кроме вас вообще существуют люди?
— Да ладно, не так уж и долго я здесь сижу, книга только начата.
— Ага, а я уже не просто живу здесь, но живу уже три года, портя вам нервы и вмешиваясь в это так называемое творчество.
«Прибить его что ли?» — вдруг подумалось мне. Я теряю мысль из-за него, не могу продолжить, все время сбиваюсь. Надо запихать его повыше в шкаф, пусть оттуда критикует, а я продолжу.

«Она любила свое одиночество. Убегая от шумной толпы, пряталась в библиотеке. Там был один маленький закуток, почти незаметный даже для самих работников. И не обязательно было только читать или рассматривать картинки — можно было мечтать и играть придуманными образами, записывая их ходы и сопоставляя между собою. Вырисовывались истории длинною в целые судьбы, заполненные приключениями, переживаниями и необычными событиями.»
Да что же он так шумит-то? Приоткрыв дверцу шкафа, я едва-едва успела подставить руки, как в них упал обессиленный от борьбы будильничек. Стало жалко, поставила его на стол, но извиняться не стала, не смотря на покровительственное разрешение немедленно попросить у него прощения. Я на чем-то остановилась, вспомнить бы… Но!
— Это еще что такое? Совсем обнаглели? — налетела я на будильник, вставший ножками на клавиатуру и загородившему мой текст.
— А вот так! — объявили мне, демонстративно поворачиваясь всем корпусом и упираясь лапками в бока, — хватит писать всякую ерунду. Нет его, и быть не может. Это все ваши выдумки.
— Кого нет?
— Его.
— Кого его? — повысила я голос, чувствуя, что теряю терпение.
— Одиночества.
— Как так нету… — я уже было собиралась схватить упирающегося надоеду и вернуть обратно в шкаф, а то может и куда подальше, как он вдруг посмотрел в меня своими рисованными глазками так, что невольно защемило сердце. Спросил:
— Ведь если оно есть, то нет меня, правда? — Я задумалась, взяла его на руки. Молча поднесла к светильнику, наблюдая за тем, как он шевелил лапками, моргал ресничками и дрожал поднятыми вверх стрелками. Мне не верилось в то, что он ненастоящий, что его не существует, что это всего лишь болезнь, моя болезнь… Как-то дико представить себе, что моего мира все-таки нет и не может быть.
— Одиночество, — продолжал будильник, — это когда совсем никого и ничего… А у тебя все есть… но только здесь, не там…

Алиса третий день пряталась в зеленом логу за старым дубом. Игра в прятки затянулась, кролик умчался по своим делам, шляпник ушел в запой, чеширский просто слинял, остальные разбрелись по своим страницам и забыли про несчастную Алису. «Не люблю играть в прятки, — устало зевнула Алиса, — ищут все, прячется один… Ну, трудно что-ли найти одну маленькую девочку?» Уснув с этой невеселой мыслью, она даже не почувствовала, как чьи-то руки бережно вытащили ее из укрытия и перенесли в теплую белую постельку. Перешептываясь, искатели ворчали друг на друга, придумывая небылицы, которые потом предстояло рассказать девочке, чтобы она забыла про игру. Ведь выиграй она хоть раз — всем же придется прятаться, а этого сказочные герои не умеют, себя им ну никак не скрыть!
Алисе тем временем снился отец, ее любимая кошка, девочки в кружевных платьицах и какой-то чудесный дом. «Странный сон» — подумает она утром: «приснятся же чудеса…»

редисловие Коломбины к рассказу Влада

Влад всегда посылал сообщения необычным способом. Голуби уже давно вышли из моды, интернет он считал бесовской штукой, а из подаренного компьютера сделал полезные (по его выражению) вещи для дома: в системник установил морозильную камеру, клаву приспособил для заточки своих когтей, мышку в качестве назидательного чучела подвесил в чулане, куда сам почти не заглядывал — мышей боится, а монитор вечерами разжигает как камин. В общем, как-то общаться надо, поэтому изобретательность Влада получила здесь поооолнейшую свободу!

Вчера он прислал мне сообщение в виде воздушного змея. Вернее, я так его сначала приняла — в окно влетело что-то на веревочке, оказалась майка на бельевой веревке. Внизу стоял Влад, размахивал пояснительной рукой, указывая на майку: мол, прочти, че смотришь! Я прочла: на белой (когда-то) майке красным маркером коряво было написано: «Запустили Маскарад, Коломбина, щас все разбегутся — будете ходить по сообществам, пленных собирать. А я никого не пущу! И вообще закрою сооб…» Далее надпись обрывалась — не хватило майки, но гневность продолжительного тона чувствовалась очень явно. И что за Маскарад? — подумала тогда я, — О чем это Влад?…

Три дня назад он присылал мне послание в носочке через Санта Клауса. Кто сказал: что только зимой водятся? И не у нас… Вы это Владу объясните — я не рискнула, и Санте тоже ничего не сказала, просто молча взяла носочек, даже не спросив, кто адресант, итак понятно. Носочек кстати грязный прислал… Там были какие-то рецепты на мелких бумажках с обязательным везде предисловием: «Вот не умеете вы, Коломбина, плов готовить!…», или: «Кто так кашу варит? Вот рецепт:…», или: «Не умеете варить борщь — лучше не беритесь!» Далее следовал подробный рецепт.

А сегодня утром нашла в своей кроссовке вот такое странное послание. Написано оно было на моем любимом шелковом шарфике каким-то ужасно едким на цвет фломастером из серии — фиг отмоешь… Расшифровать кое-как удалось. Хотя не уверена до конца, что все правильно перевела.
По ходу дела обрывок из истории о дракончиках. Когда-то Влад рассказывал мне о них. Кое-что я даже сама слышала в лесу, но, оказывается, есть и продолжение. Вот, кстати начало — http://blogs.mail.ru/mail/aleksandrina_81/1CE2DD5C36306687.html
Выкладываю в сеть, можете почитать, но советую поторопиться — рыбак сегодня пораньше придет, старухе новая ванна нужна.

Рассказ Влада

Почти детская картинка. Ночь. Звёзды с огромной Луной на чистом небе. Речка, трава, холм.
На нём две пушистые, хвостатые фигуры неопределённой формы, уставившиеся на эту самую Луну.
Одна поменьше. Меньшая спрашивает брата:
— А почему вот Луна и больше и белее сонышка, а не такое голячее и освещает не так ялко?
Второй, что повыше, задумчиво и важно так:
— Нууу .. так ведь ночь, темно. Днём большого светила и не нужно — и так светло и тепло, а ночью видишь,даже большая Луна вместе со звёздами не справляется.

В отдалении по полю бежал волк. У него куча дел. Недавно появились волчата, а он сегодня ещё им ничего не добыл. Зайцы стали наглыми и не хотели ловиться. Тут он заметил этих двоих на холме и замер как вкопанный с поднятой лапой, боясь пошевелиться.
— Смотли, волк, давай его…
— Нет. Хватит. . Мы и так по твоей милости здесь. Мама заметит, так нам всыпет…
Не вздумай и смотреть на него. Нет, ну это… вот ну скажи мне… на кой ты укусил единорога за рог, чё не знал какие они мстительные и вредные?
— А Фенька с Оранжеваго лога хвасталась, что каталась на нём, и сказала, что мне слабо его укусить…
— Фенька твоя… лан, давай думать, как нам выбираться. Щас эт хрен нас опять найдёт. Достал уже! И куда нам опять?
— А давай маме скажем, и она…
— Не ну ты хоть и маленький, но всё равно думать надо. Потом мы с тобой полгода дома сидеть будем. Со своей Фенькой тока в школе будешь встречаться. Этого хочешь?
— Нет, не хочу… Феня холошая, плосто она…
— Ну вот блин, появился…

Посреди поля с грохотом и спецэффектами из дешёвого кино и тучей пыли, не понять откуда взявшейся, появился единорог. Что то вроде пони (врут легенды и фильмы) кургузый, плотный конеобразный зверь раскраски типа хаки в яблоках, чуть повыше сенбернара, но со злобным мстительным взглядом, совершенно несвойственным другу человека. Зато рог торчал и правда длиннющий, острый, блестящий, как рында, надраенная перед праздником, прям изо лба, на треть собственной длинны лошадки. Резко и внимательно оглядевшись по сторонам, любитель девственниц некоторое время колебался между выбором: То ли волк в паре сотни метров, то ли дракончики, которые сидели вызывающе на холме, но в километре.
Поборов свою злобную натуру и взрыв копытом землю, всё таки ринулся к обидчику по направлению к холму.

Волк плюнул на всё. Пригнувшись на полусогнутых лапах как кошка (Вот токо никому! А то он всем потом…) постепенно увеличивая скорость (Если б можно было засечь, порш удавился б от зависти), он рванул по направлению к лесу на горизонте быстро, как никогда в жизни, и исчез, растворился, сытый чудесами и приключениями… и чего пожрать волчатам так и осталось…лан, без меня им…

— Так, пошли. Думаю Океания нам подойдёт. Этот «пегас» особо там не порезвится.
Вспыхнувшее окно забрало две пушистые фигурки и исчезло.
Единорог увлеченно продолжавший набирать скорость, в предчувствии — как он воткнёт свой рог в обидчика, наконец, заметил, что цель пропала. Нееее… ну… опять?! Он гоняется за этими мелкими (справедливости ради, самый меньший из братьев способен одной лапой в лепёшку… но им запрещенно это делать, редкий вид) и опять скрылись…
В запале оглядывается в поисках того волка, хоть кого то… блин, и тот смылся…

Это было большое-пребольшое дерево, доходящее ветвями прямо до облаков. Оно упиралось в небо всем своим могучим телом, и казалось, если бы не дерево — небо давно бы уже упало на землю. И нам верилось, что все будет хорошо, пока оно стоит на наших лугах, даря путникам в зной защиту от безжалостного солнца, в дождь — кровлю от небесной сырости. И, если бы не детское любопытство, ничто бы не потревожило эту вполне естественную, до поры до времени, иллюзию.

Митька сковырнул всего лишь одну древесную пластинку, слегка, ноготочком, как бы от нечего делать, задумавшись над фразой: «Не пора ли домой, обедать?» За ней обычно следовало наше веселое: «Кто вперед?», дающее старт бешеной гонке с видимой целью и вполне определенным призом в виде победы. Но не в этот раз! Кусочек древесной коры, бесповоротно отмежевавшись от целостности привычного образа дерева, плавно и бесшумно опустился к нашим ногам, тут же затерявшись в траве. И, как и положено при неожиданности, необычное тут же ворвалось в нашу жизнь и захлопнуло за собой дверь, заперев нас в ловушке своей всепоглощающей силы и наглости.

Из дырочки от оборванного кусочка дерева высунулась малюсенькая головка девочки — почти с мизинчик — и обескураживающе заявила: «Нет, Мирка, это всего лишь дети» Головка тут же исчезла. Мы все переглянулись, я потрясла головой, желая проснуться, Оля ойкнула, Митька бросился к стволу, припав глазом к таинственному отверстию. «Что ты видишь?» — хором зашептались мы, пытаясь отодвинуть друг друга, и прежде всего Митьку, от дерева. «Ничего». Ничего и не было видно — сплошное мельтешение каких-то мелких… вот только кого? Может насекомые? — предположил кто-то особо умный. Но, как мы не разглядывали, так ничего увидеть и не удалось.

На какое-то время мы оставили в покое нашу находку, строя версии реальности-нереальности происходящего. Но тут услышали изнутри опять звуки: кто-то смеялся, да так звонко и заразительно, что смех тут же подхватил кто-то еще, такой же маленький и откуда-то сверху. Подняв глаза, мы увидели на ветке еще одного мини-человечка. Двое таких же уже выглядывали из дупла, с интересом разглядывая наши удивленные рожицы. На вопрос «Кто вы такие?» обитатели дерева засмеялись еще больше.
Олегу это надоело, он попытался схватить одного из них, Оля потрясла ветку, Митя достал рогатку, но я ударила его по руке: «Зачем? Они же маленькие!»

Разговора не получалось. Маленькие смеялись над нами, мы уже злились, а вопросы все множились и множились. Древесных жителей становилось тоже больше. они вылазили небольшими кучками, проявляясь то в листве, то на ветках, а то и в траве у самого дерева.
В какой-то момент стало страшно, и мы начали отходить от дерева, так как их несметные полчища вываливали уже целыми ручейками из самого дерева и сверху с его кроны, все время приближаясь к нам… Их смех становился зловещим и краски изначально тонюсеньких голосов сгущались до жутких скрипучих рыков ночных чудовищ…

Отступая, мы видели, как дерево постепенно распадается на миллионы мелких шустрых ножек и ручек, тянущихся к нам… Оно рушилось, рассыпалось прямо на наших глазах. Казалось, и небо, насупившись от потери привычной опоры, вот-вот обрушится на наши спины своими тяжелыми тучами и раздавит, не дав добежать до дверей родного дома. Но нужно было сбежать от этого кошмара! И пережить его хотя бы до утра…

…чтобы поутру, рано-рано, еще по влаге блестящей росы добраться до того места, взглянуть на красивейшее из деревьев на наших лугах, поднять к небу лицо и принять от него в благодарность поток солнечных лучей за надежду на то, что дерево это будет стоять здесь всегда, какие бы чудовищные сны не бросало нам наше сознание, пока мы любуемся собственными сказками, забывая про обед и ужин.

Ролик смахнул с меня книжную пылинку так заботливо, что не верилось даже в нашу недавнюю ссору. Я ухмыльнулась — давно подозревала, что он не равнодушен ко мне. Но в следующий момент этот негодник толкнул меня в плечо прямо на хозяйкин пуф и проворно взобрался обратно на страницу. «Осторожно — двери закрываются!» — завопил Герамлик и бесцеремонно захлопнул книгу изнутри. Только ресницами успела моргнуть. «Ах вы засранцы! — негодовала вся моя буквенская сущность, — Ну я вам покажу!»

Оставить меня здесь одну… Не впервой конечно, но все равно обидно. Оглядевшись, я все же решила не бездействовать, а поискать какое-нибудь развлечение. Хозяйка спала в этот раз не на пуфе, и даже не на диванной подушечке, а на коврике у камина. Разомлев от огонька, красавица сладко зевала и жмурила свои хитрые глазки, не забывая исподтишка следить за мной. Зная ее причуды, я обошла сиамку сзади, стараясь не задевать вечно танцующий хвост. Меня тянуло к молочку…
В блюдце оно было всегда свежее. Служанки у хозяюшки вышколены — что надо! То ей — рыбку только что сваренную, то икорки красной… водички свежей, молочка парного… Единственное — так и не поняла, зачем сиамке ошейник? Но, возможно, это украшение такое.

Ролик со мной не согласен. Он говорит, что это кошка здесь в услужении… Но я-то вижу! Глупый, не может отличить настоящую хозяйку от этих странных заполошных двулапых… Как вообще можно сравнивать?
Вон, как спинку держит! Походка царская. Гладить себя и то не всем позволяет.
Я вижу то, что вижу. Меня никто не переубедит.

Из-за спины кто-то из своих крикнул: «Мушка! Ты долго будешь в зубах этой бестии торчать? — не пора ли в книгу?» Вот паразиты! Еще и потешаются… «Лучше помогите выбраться, а то, похоже, сиамка меня опять за мышу приняла… Не хочу тревожить ее царственный желудок своей обманчивой формой». Ролик подал руку, злорадно улыбаясь: «Че, нагулялась? — пошли лучше к хозяину, он опять что-то пишет…» Что он может писать, этот бедолага? Да и какой он хозяин, если мы, его верные буквы, разбегаемся едва только книга дописывается…

А по ночам, когда мысли размазывались неясными бликами по стенам, и тишина наслаивалась минутами на одуревшую за день башку… из-под кровати вылазили две маленькие, весьма потрепанные тени.
Нервно оглядываясь, Крыс трепетно прижимал к сердцу небольшую помятую алюминиевую кружечку и, бормоча заклинание от воров, тянул за собой тряпичную куклу, безжизненную на вид, если не считать изредка моргающих синих глазищ. Это жуткое зрелище тянулось до самого подоконника, где кукла оживала, начиная в панике отбиваться от Крыса и пища «Ма-ма!». Но зверюге во что бы то ни стало нужно было затащить беднягу наверх.
— Ну что ты, вопишь? Нет, нет никакой высоты. Да ты же тряпичная — даже если и упадешь — ничего не будет.
Синеглазая продолжала всхлипывать и упираться. Крыс терял терпение, но продолжал уговаривать, обещая подружке и Луну и Звезды, и леденцы, украденные из буфетной вазочки и припрятанные в уголке за шкафом.
— Манннюююша, — ласково настаивал серый, — ну мы же договорились! Щас все пропустим.
Кукла в отчаянии падала на пол, театрально закатывая глаза и импровизируя обморок. Но, подхваченная цепкими лапками, все-таки поднималась на подоконник. Крысу приходилось каждый раз спускаться по шторке еще и за кружкой.
— Сейчас, сейчас начнется — в нетерпении приговаривал он, замирая перед тысячеоким ночным чудовищем, — смотри, Манюсенька, как мы в этот раз победим всех этих монстров.
Кукла сонливо хлопала ресницами и демонстративно зевала, изображая, как надоели ей эти звезды и эти сказки. Но спутник, воодушевляясь на великое, уже подставлял свою драгоценную кружечку под струящийся золотой поток, направляемый одной из планет Большой Зеленой Галактики.
Сознание робко пыталось еще как-то различать в темноте смутные, свивающиеся между собою фантастические образы неведомых чудовищ, кишащих вокруг золотого лучика, стремящихся лизнуть его языком, сцапать зубами или обвить хвостом.
— Ща мы всех победим! — радостно кричал Крыс, — никакие больше страхи не пролезут в нашу колыбельку. Манюш, помоги, — сказки обратно лезут.
Манюша прикрывала кружку передничком, и поток исчезал.

Колыбельки давно уже не было, стены комнаты уже не раз поменяли свой цвет, а сказки все продолжали сниться, отгоняя ночные страхи, тяжелые мысли, успокаивая и возвращая в детство.