Опять эта комната!
Нет, мне было бы очень грустно, я бы даже сказала — весьма тоскливо, если бы одновременно не было так смешно! Я все равно в нее вернулась. Я всегда в нее возвращаюсь, хотя ухожу обычно навсегда.
Ну что тут будешь делать! — Пора бы уже и привыкнуть…
Но что я вижу! — Обстановка не поменялась: те же стулья на корявых ножках, те же обшарпанные обои непонятного цвета, те же полузашторенные окна — ровно настолько оставляющие щели, чтобы можно было одним глазком подглядеть происходящее здесь. Хотя зачем? — Все равно у этой комнаты нет четвертой стены…
Но не мне судить, не я же ее ладила. Я здесь всего лишь гостья!

Но странно все же, что здесь ничего не изменилось. Даже серый (а может просто пыльный?) абажур также тоскливо кидает свои тени на шахматную плитку пола. Ничего не поменялось, — и меня это пугает.
Я привыкла уже возвращаться сюда, но только каждый раз ожидая здесь встретить нечто новое, другое, еще не пережитое мною. А сейчас…
Может я недоиграла?..
Что-то еще осталось прожить?..
Понять?..

Ну ладно. А где же хозяин?
Хотя с ним-то мне встречаться хотелось бы меньше всего сейчас…
Что-то странное я испытала, прощаясь с ним.
Непонятное…
Недопонятое, недослышанное…
Оно преследует меня…
А вот теперь еще и эта комната!

Да и как давно все это было? Вчера или год назад? Кто раздробил минуты того часа, что казался вечностью, чтобы по секундам-шагам я считала каждую ступеньку вниз?… или вверх?
…своего побега…

Я знаю, для чего эта пауза.
Я все-таки уже успела немножко изучить тебя. Ты наблюдаешь.
Ты решил дать мне время
Посидеть,
Подумать,
Вспомнить тебя
И зрительно представить твой образ.

Вернее — ваши!

Я ведь так до конца и не поняла, сколько вас было: двое или один?
Твои маски менялись так быстро и так внезапно, что я не успевала даже опомниться и сменить улыбку на гнев или грусть…
То ты бросаешься в ноги белый, как январский снег, источая взглядом пронзающую боль…
То резко отталкиваешь, кидая на пол, смеясь злорадным смехом…
Тот из вас, что не мог жить без моей нежности, пел мне в душу такие песни, что эта комната теряла очертания, линии растекались и, свиваясь в спираль, уносили в небо, прорывая потолок… И мне бы растаять, растечься, как мартовский лед… но Маска!… моя маска…
Она не позволяла мне этого.
Она смеялась! И этот смех был так пронзительно звонок, что все вокруг принизывалось его ослепляющей яростью!
Но что я могла поделать?
Стоило только попытаться снять эту маску,- она извивалась и царапалась, словно живая. Ее острые иглы впивались в виски и жгли щеки. Будто она мстила мне… но знать бы за что?

Когда ты стихал, прижимаясь к моим коленям, в бессильной попытке удержать хотя бы мгновенье счастья, я могла лишь слегка одним движением руки притронуться к твоим волосам, пригладить их непослушные завитки… Но разве может это спасти от агонии?…

Ах, маски!
Как резко они бросаются в нас сюрпризами!
Всего лишь секунда, и ты — другой! Твой пестрый наряд, острый профиль и дерзкий румянец… И ты сжимаешь мне горло.
Мне страшно…
Но это не смерть, — это поцелуй… Обжигающий, острый, как яд!

И мне оттолкнуть бы тебя… Но
Нет сил. Нет желания. А, если не думать, то — даже причин…
О, эти глаза победителя! Какое злое, пьянащее торжество брызжет из них! Я ненавижу эти взгляды. Мне так и хочется вовсю расхохотаться в ответ! — безудержно, бессмысленно… в отместку тебе — за жестокость и самой себе — за слабость.
Но — Маска!

Она опять играет совсем другую роль. Она добивает меня… этим абсолютно ненужным… чудовищным, обреченно-нежным словом «Милый»…
И ты смеешься! И как же не смеяться?! Ведь эта роль так же коротка, как и предыдущая. И ее тоже нужно успеть проиграть по-полной, иначе и начинать не стоило…

Но, «милый», чужой, больной, необъяснимый, смешной, ненужный и жестокий, зачем я здесь?
В каком углу ты опять за мной наблюдаешь?
Неужто мы не доиграли свои болезненные роли в этом безумно-безобразно-красивом квартете?

— Зачем тебе это?
— Для надежности.
— Для надежности у тебя есть я. Брось нож, милая, таким нежным и чувственным созданьям, как ты, не идут острые игрушки.
— Нет уж, позволь мне это оставить при себе. Пригодится.
— Ну мы же на бал идем! Пушинка, я теряю терпение! Ты обещала слушаться меня, а опять выкидываешь фортели.
— Так нужно! Не хныкать!
— Ты еще и командуешь? Ах ты, командирша моя!
— Ааа… Ай! Ну что ты делаешь? Немедленно поставь меня на место! Платье помнешь.
— Наденешь новое, — их у тебя много.
— Для карнавала — только это.
— Ах да, я забыл: ты же у нас сегодня бабочка!
— Да, махаон, между прочим.
— Да хоть капустница! Попробуй мне там только улыбаться кому-нибудь, — шею сверну! Баб-боч-ка…
— Ревнивец…
— Убью!
— Нож отдай. Что ты так смотришь?
— Я кажется понял… Все, ты никуда не идешь!

— Как вам не стыдно? Вы уже в четвертый раз заманиваете меня в этот темный коридор, как-будто нас завел сюда танец.
— А разве не танец?
— Судя по вашей улыбке — нет.
— Это всего лишь улыбка. Но почему вы опять убегаете?
— Я улетаю… Я же бабочка.
— А я — ловец бабочек. Все — попалась!
— Ах! Отпусти!
— Вот мы и на ты.
— И не надейтесь.
— Надежда… надежда в моем сердце уже давно не живет. Поэтому, думаю, это слово не для меня.
— Ах, как грустно!
— Фальшивишь, мотылек.
— Я — махаон.
— Не улетай.
— А вы не подумали о том, что некоторые бабочки могут быть запретными?
— Ну надо же! Так значит, я — преступник?
— Еще какой!
— Кто же запрещает отлов бобочек в этом вертепе?
— Очень злобные и вспыльчивые одноглазые разбойники.
— Где они? Да пусть только попробуют мне что-нибудь запретить!
— Тише!
— Не бойся, Пушинка, нас здесь никто не услышит…
— А! Так это ты, чертов оборотень! Мерзавец!
— Ха-ха-ха!
— Вот тебе! Получи.
— Тихо, милая, хватит, я же пошутил.
— Ну конечно, легко быть волшебником!
— Зато, как нелегко волшебникам любить простых женщин…
— Но легко их выслеживать.
— А как иначе-то? Твоя жизнь так коротка, что мне и насладиться-то ею достанется всего лишь несколько моих мгновений…
— Ты хотел сказать: «юность», а не «жизнь»?
— Для меня это одно и то же. Пусть эта короткая жизнь будет только моею.
— Эгоист.
— Все волшебники — эгоисты, иначе бы они не рисовали своих собственных миров…
— …и не наделяли бы их своими любимыми образами?
— Да, милая. Да…

1
Есть где-то там, среди равнин,
Среди лесов и быстрых рек
Старинный замок-господин,
Что выстроил не-человек.
2
Легенды сложены о том,
Как жил когда-то исполин,
Построивший себе здесь дом,
Что б век свой прожить до седин.
3
И башни взвились в вышину,
И окна выстроились в ряд,
И по периметру в длину
Разбился самый чудный сад.
4
И был бы радостен тот день,
Когда закончен был приют,
Коль не мрачнел бы он как тень,
Смотря на созданный уют.
5
Всегда один среди людей,
Всегда чужой, всегда не тот,
Он был как странник средь степей
Своих лишь внутренних забот.
6
Его не раз уж звали в бой
Призывом, что он «всех сильней»,
Иль в гущу леса на разбой,
Иль на охрану королей.
7
Но он не видел в том вины,
Что устоял от лестных слов,
И по тропе чужой войны
Не поспешил сбирать улов.
8
Ему был мил его «покой»,
Прозрачный, словно ручеек,
В его душе, всегда нагой,
Как у того, кто одинок.
9
Он так любил свой дивный лес,
Небес лазурных купола,
Что с просьбами к судьбе не лез, —
Она и так сполна дала.
10
И вот, возвысившись горой,
Над всеми замками страны,
Тот замок скрыл его стеной
Каменьев с каждой стороны.
11
Но одиночество — тот друг,
Что ближе всех, коль он возник,
В своем стремленьи слышать стук
Биенья сердца каждый миг.
12
Он был последний из своих,
Последний сын, последний князь, —
Из рода Старших и Больших,
Прервавших с этим миром связь…
13
Где встретить тех, кого уж нет?
Кому печали показать,
Когда в душе «стихает» свет?
Где тот, кто сможет все понять?
14
Дороги быстро и легко
Уводят в мир других прекрас,
Ведя к тому, что так близко
Мятежным душам каждый час.
15
И он решил оставить дол
И ускользнуть из этих рощ,
Что б испытать, как произвол
На нем проявит свою мощь.
16
Белея, седина вершин
Звала взобраться по камням
Туда, где воздух слаще вин,
И сверху мир подобен снам!
17
И он увидел высоту,
Совсем не ту, что видел сам,
Раскрыл земную красоту
Везде, во всем, — не только там.
18
И в глубине лесных озер
Под зеркалами спящих вод
Он разглядел и свой узор,
Своей души глубокий грот.
19
Он видел множество «себя»,
Куда б ни кинул ясный взгляд;
Любым мгновеньем бытия
Он сам в себе лечил разлад.
20
И он ушел… Ушел совсем
В тот мир, что стал ему родней,
Что б стать в нем всем или ничем
И перестать быть «всех сильней»…
21
Чтоб раствориться средь лесов,
Войдя душою в каждый лист;
Средь гор, речушек и холмов
Найти свой «храм», пока он чист.
22
А замок?… Мыслимо ли в нем
Души мятежность уместить?…
Он говорит нам лишь о том,
Как мало мы умеем жить…

Я не люблю бессонницу,
Ее нахальный смех,
Взрывающий бессовестно
Покой усталых век.

Я видела воочию,
Куда сбегали сны:
От серых будней строчками —
В нелепые стихи.

В ту ночь, гуляя по небу,
Я слышала молву
О том, что сказки гномовы
Закончатся к утру.

Так мало, мало времени!
Тетрадь и карандаш
Совсем несвоевременно
Свой забывают стаж.

Но есть еще мгновение:
В ночи раздастся стук,
И сказочку последнюю
Запишет ноутбук.

Быть может, это я,
На самом деле злая,
Когда сижу одна
В окне своем, мечтая?

Прогнав свои мечты
За поворот презренья,
Смотрю в твои черты
Без капли восхищенья.

Откинешься на спинку,
Посмотришь на экран:
Еще одна картинка,
Еще один обман,
Бессмысленные звенья
Бессмысленной цепи.

Я отрываю перья
От собственной души…

Она писала неСтихи,
Роняла в книги неРассказы,
И неРисунки не листы
НеОпрокидывались разом.

Еще была одна мечта:
Из нот и слов создать неПесню,
Но, как и многим в те года,
Ей удалась лишь роль неВесты.

В краю горных сказок на самом краю
Ущелья драконов я песню пою.

Несет моя флейта и радость, и боль,
Меняя тональность, как новую роль.

Я вижу огонь подземелья и прах, —
В безумных глазах отражается страх.

Драконы танцуют в предсмертном пылу
Последний свой танец в кровавом бою.

И пламя их лижет бока и хребты,
Сжигая, как факел, с шипами хвосты.

В той бешеной схватке средь мертвых камней
Я вижу разгадку болезни своей.

Триумфа и краха граница одна:
И то, и другое сжигает до тла.

И боль от ожогов, и боль ото льда
Похожи как сестры единого дня.

В краю вечных мифов на самом краю
Я в годы молчанья в забвенье стою

И, слух напрягая, стремлюсь уловить
Той флейты упавшей отчаянный крик.

Еще одна маска,
Еще одна роль, —
Мой мир — это сказка,
А я в ней Асоль.

По берегу сонно
Блуждают мечты,
Но сердцу не больно, —
Оно у черты.

Последний мой парус мелькнет вдалеке,
И, все, что приснилось, уйдет налегке.

Впорхни в мою душу слепым мотыльком,
Присядь на карниз и послушай прибой:
Не голосом скрипок пронзает струна, —
На нотных страницах бушует гроза!

В потоке сознанья сдавили виски
Бегущие мысли, нелепые сны,
Где мысль ускользает,
Где смысл пронзает,
Где что-то все время назад возвращает.

Сумбурные песни, недетские сказки,
В окне моей жизни мелькают лишь маски,
Смеются и в трубы играют шутя,
Меня не боятся и дразнят слегка.

Я ставни закрою и выключу свет,
Утешусь мгновеньем, что их больше нет,
Но вновь из-за ширмы сверкают зрачки,
И хохот зловещий ломает замки.

Причудливы тени, смешны их слова,
Они — это часть несерьезной меня.
Я с ними взрослею, я с ними живу,
И может когда-то от них же умру.

Ты смотришь, не знаешь, где правда, где ложь.
Цветок пред тобою иль бритвенный нож?
Но наше сознанье — всего лишь игра,
А мир — черно-белая в клетку доска…

Кто ангел из нас, кто демон?
Решаем не мы с тобой.
Сплели наши судьбы в невод
И бросили в дол морской.

Ты чайкой над морем кружишь,
Кидаясь в пучину грез,
И больше со мной не дружишь.
Зачем тебе зимний дождь?

А я высекаю слезы
Из раковин цвета сна,
Чтобы убежать от прозы
В подводные небеса.

Но спутались наши сети, —
Не вырваться из оков:
За стенкой играют дети;
На плитке дымится плов…