Я дорисовал на стене море. Помнишь, ты сказала, что, я никогда его не закончу? Я поднапрягся. В конце концов, я вспомнил, как там было хорошо, и мы с тобой ни о чем не думали — просто жили, радовались солнцу, улыбались ему, подставляя лица и ладони. Ты тогда тоже рисовала… и почти никогда не злилась.

Да, я все понимаю: жизнь с художником, вечные проблемы, несовершенный быт и запах краски… Ты вольна менять свою жизнь, как угодно, я лишь только обуза. Прости.
Вчера ты впервые за три месяца написала мне. Ты знаешь, я будто очнулся. Нет, не то чтобы твой уход остался для меня незамеченным — я очень скучаю — нет, просто я вдруг понял насколько странно течет время.

Все эти долгие месяцы жары и духоты я изнывал от тоски, то теряя надежду, то вновь ее обретая (даже не знаю, что тяжелее). Мне казалось: время разрывает меня на куски, медленно убивая меня, обезвоживая пустотой и тишиной. Я ненавидел каждый будущий день, зная, что он не принесет мне ничего нового. Смена стиля, попытка писать в новом жанре и покупка новых красок не принесли должного результата — я не написал ни одной картины. Ты права — вдохновение мой бог, но молиться ему бесполезно, он суровый и своенравный.

А вчера… Вчера ты впервые прервала тишину. Ты спросила: «Как прошло лето?» Что мне было ответить тебе? … я промолчал.
А утром проснулся и услышал шум волн — это плескалось не написанное мной море напротив кровати. Я почувствовал это. И в следующий миг спрыгнул с кровати и достал палитру.

Я писал весь день, не останавливаясь. Наорал в трубку на Андрюху, чтоб не лез, когда я работаю, и на какого-то агента. Мне нельзя было останавливаться. По памяти я изобразил все, что с нами было: острую гальку, впивающуюся в голые ступни, белую пену, ласкающую и мурлыкающую, синий горизонт, дразнящий своей двухмерностью и нежные блики зеленой волны, вздымающейся и раскачивающей, словно в колыбели.
Ты бы удивилась, увидев эту стену. Помнишь идею расписать все комнаты нашими любимыми местами? Я не знаю, что будет дальше, будут ли слева от дивана еще и горы с источником, как я хотел, или процесс затянется еще на несколько лет. Но море, знай, море я, все-таки нарисовал.

И именно в этот последний день лета я как раз и почувтвовал, что оно такое… лето!
Ты только вспомни, вспомни и ответь: можно ли его вернуть?

Обрывок из письма самой себе))

Объясняю: нет никакого тебя! Нет, и быть не может.
Есть только Я, повторяй! Я, есть только Я, Я, Яаааа…
Ну вот тупенькая ты все-таки…Сколько раз можно уже одно и то же растолковывать? — Эгоцентризм не религия и тем более не философия, это образ жизни, понимание себя в этом мире. Пафосно? — ничего, потерпим, главное вжиться в идею, а дальше вернемся к привычной самоиронии, помогающей не обращать внимания на собственные недостатки, или попросту забить на них.
Так вот, милая, что я тут подумала на днях. Если есть Я как идея, то почему бы его не обозначить конкретным именем? Моим конечно же. Но только не просто Наташкой, а как-нибудь понаучнее — Наташиризм наверное… Или Натуссирийство, Наташкернизм, ну или как-то так… Не суть важно, начнем с Наташизма.
Концепцию расписывать не буду, просто объясню как этим пользоваться, пока меня нет. Ты же, как всегда, ударишься опять в гуманизм и начнешь любить выдуманное тобой общество, где только взяла… (обрывается)

Я параллельно существую здесь и …. здесь.
Первое здесь стабильно, оно всегда одно и то же, изменяются только детали, но, как река, онo течет все в том же направлении.
Другое здесь — слишком дискретно в своем проявлении, для того, чтобы описать его. Тем не менее оно тоже нечто непрерывное для меня, но уже как множество потоков, легко модулируемых мною в разных направлениях или, иногда, пытающихся смести меня на манер реки первой реальности.
Граница есть, она всегда отчетливая, взаимовлияние тоже, перетекание двух миров. В каком из них больше меня — я даже не знаю. Так мало мне надо от первой и так тянет во вторую. Интересно, если бы меня ничего не держало в реальном мире, смогла бы я перейти только во второй? и чем он был бы для меня — раем или адом?
И вечно ли носилась бы моя мятущаяся душа по этим странным потокам?…

Алиса третий день пряталась в зеленом логу за старым дубом. Игра в прятки затянулась, кролик умчался по своим делам, шляпник ушел в запой, чеширский просто слинял, остальные разбрелись по своим страницам и забыли про несчастную Алису. «Не люблю играть в прятки, — устало зевнула Алиса, — ищут все, прячется один… Ну, трудно что-ли найти одну маленькую девочку?» Уснув с этой невеселой мыслью, она даже не почувствовала, как чьи-то руки бережно вытащили ее из укрытия и перенесли в теплую белую постельку. Перешептываясь, искатели ворчали друг на друга, придумывая небылицы, которые потом предстояло рассказать девочке, чтобы она забыла про игру. Ведь выиграй она хоть раз — всем же придется прятаться, а этого сказочные герои не умеют, себя им ну никак не скрыть!
Алисе тем временем снился отец, ее любимая кошка, девочки в кружевных платьицах и какой-то чудесный дом. «Странный сон» — подумает она утром: «приснятся же чудеса…»

Не понимаю, зачем они заставляют спать днем? Так много всего можно сделать заместо этого бесполезного сон-часа. Я лучше бы игрушки собрала. А может спросить? Ну да, как же! Они скорее сами соберут, чем с кровати меня выпустят. «Потом соберешь» — отвечают. Да уж конечно! Потом мне и не до этого будет.

Сначала Колькину тетрадку подальше перепрячу. Я ему двойку зарисовала, чтобы он не сидел такой кислый — маме боялся показывать. А мы маме и не покажем! Шкаф она все равно двигать не будет, а если и найдет, то не заметит его двойки.

Потом привяжу все-таки бантик на Барсика, в этот раз он у меня не вырвется! Еще попробую покатать его в коляске — ему должно понравиться, поймать бы только…

Ну не спится мне, чего пристали! Это вон для бабули надо сон-час делать — ей все равно днем зевается после обеда. А у меня даже глаза не закрываются. Закрою и зову сон, а он не идет… Мама обижается… ушла стирать, заглядывает… Притворюсь, что сплю — зачем ее расстраивать?

Ти-и-и-и-хххонеч-чко встану (никто и не услышит), только Машу возьму, пусть тоже спать ляжет. Ой, забыла! Кроватка-то сломана, это все Барсик — не хотел, вредный кошара, спать никак, сломал кроватку. Ладно, пойдем, Маша, ко мне.

А когда приедет папа, попрошу его наладить, и лошадку еще, и стульчик мой… Да у меня много дел для папы хватит! Лишь бы приехал… Почему мама молчит, когда спрашиваю? Я же скучаю… Бабуля говорит, что приедет. Мама ничего не говорит, грустная только…

За стеной:

Не спит еще. «Света, я все слышу! А-ну в кровать!» Вредная девчонка, опять потом весь вечер беситься будет. Не понимаю — что бы не поспать? Сама бы сейчас завалилась — и до вечера. Но надо еще Кольку из кружка забрать, борщ сварить, маме лекарство сходить купить, ногти накрасить…

Не лезь под ноги, животное. Я тебе рыбы дала, вон лежит. Ты что такой грязный весь? Иди-ка сюда, Барсик, кыс-кыс. Что это? Акварель… Опять Светик тебя разукрасила? Бедняжка…

Стирки накопилось… А машинка уже может и не выдержать еще одной стирки. Ну ладно, попробуем, надо же когда-то ее доломать. Новую? — куплю… когда-нибудь… Да у нас вообще много чего наладить или купить не мешало бы… Когда бы до всего руки дошли?

Да я привыкла одна, так и скажу тебе! Если придешь, собака…
Хотя бы к детям…
Ждут ведь! Что мне им сказать? Света только и говорит о тебе…
Колька хоть не спрашивает, понимает — большой мальчик.
А мне и в глаза им стыдно смотреть. Странно, да? — Уходишь ты, стыдно — мне… Ладно, переживем все, и без тебя…

Антошка медленно опустил ресницы, я напряглась.
— Классные шортики! — отметил он, не поднимая век. Еще бы им не быть классными: первоклассная джинса, обрезанная до не хочу, с двумя задними заплатами в виде сердец)) Хмыкнула:
— Че приперся? — я была хорошей девочкой и делала вид, что не понимаю.
— Дай алгебру списать!
— Завтра нет алгебры.
— Тогда — физику!
— Физики — тоже, — наврала я, но он поверил. Придумал что-то про химию, но меня уже мучил идиотский смех, а где-то сзади доносился голос отца:
— Тань, пошли на Сашкиного ухажера смотреть!
Мамино недовольное шебуршание и стук захлопывающейся двери.
Антошка держался крепко. Говорить мне не хотелось. Дениска за его плечом уже пакостливо улыбался, а меня ждал какой-то сериальчик…
Не срослось в общем.

Но шорты запали ему в душу — решил отомстить.

Через день я гулять все-таки вышла. Там были еще и подружки, и кто-то новый…
Как всегда все весело, какой-то подъезд и тупые, плохо понятные мне игры. Но я такая же как все, а значит мне классно!
Или не такая?…
Понимать, что происходит что-то не совсем приятное, я стала не сразу. Какое-то время все еще воспринималось шуткой, пока приведенный Антоном придурочек не пошел ко мне…
Есть такие, их особо гнобят обычно и используют в своих целях. Видимо момент показался подходящий —
на подружек напал азарт подурачиться.
Но перекошенное лицо недоразвитого парнишки и растопыренные для объятия руки не вызвали во мне адекватной реакции смеха. Я реально обиделась!
Антошке досталось первому. Со злостью я вытолкала его на улицу с намерением не на шутку побить. Слетевшая шапка упала в грязь, он забился в угол.
— Да, успокойся ты! Ну не надо! Хватит! Только не по голове! — кричала жертва. Я была в ярости…
Вдогонку мне послали глупыша-мальчишку извиняться. Под впечатлением драки с Антоном, я еле остановилась, чтобы не наброситься и на этого, но пожалела его, мне всегда было жалко убогих…
— Все нормально! Возвращайся.

Что-то происходило, я чувствовала, что грядет нечто новое в моей жизни, возможно большой конфликт…

— Нет, это что такое! Ты мне что тут понаписала! — возмущался Иван, теребя свой почти печатный шедевр. Я пожала плечами, сделав вид, что не обиделась.
— Ты диктовал, — я писала… И вообще! — Нашел машинистку… Совместное творчество — это когда пишут вместе, а не так, что один диктует — второй печатает.
— Саша! Но я же разрешил тебе редактировать и подправлять стилистику, но это же…
У Ивана кончились слова от возмущения, он кинул стопку листочков на стол и отошел подальше.
— Что тебя не устраивает? Я записывала все слово в слово.
— Да? — Почитай!
— Где?
— В конце, последний абзац.

«На город опускался зловещий туман. Улицы заполнялись пустотой, и тишина окутывала собой все живое. Все трепетало перед приближением Его. Он шел один. Тяжелые ботинки отпечатывались кровавыми следами на мостовой… по щеке текла черная струйка марсианской крови… Саша, да зае..ся я уже тебе этот кофе варить! Ты не можешь просто молочка попить?»

— Ну и чо? — спрашиваю.
— Как, ну и что? — резко обернувшись, крикнул Иван. Вот это зачем было писать?
— А что? Не подходит?
— Са-ша…
— Твой роман называется «Эротический сон», а мы уже четвертый день какие-то драки описываем… И изжога у меня уже… Может, за пиццей все-таки сгоняешь, не могу я больше твои котлеты есть…
— Как-как, ты сказала, мой роман называется? — Иван взял первую страничку, его глаза округлились и медленно скосили на меня обезумевший взгляд.

— Ну, ладно тебе, не расслышала — бывает…
— Как можно было не расслышать слово «Галактический»?
— Можно переписать…
— А что там, еще что-то было? — Он отобрал у меня стопку и начал перелистывать…

Да я то что… Могу и в кафешке перекусить

Коломбина долго стояла на одинокой сцене, изображая из себя куклу на веревочках. Вправо, влево, головка вниз, ниточки натянуты… Личико грустное, как у Пьеро…
— Возомнили себя актрисой, — ворчал Влад, почесывая за ухом задней лапой.
— Брысь со сцены, — прошипела кукла.
Но Иван не дал спектаклю быстро закончиться — снова подкинул на сцену кусочек карбоната, с удовольствием наблюдая, как вальяжно кот подбирается к своей добыче.
— Ниче-го вы, Ко-лом-бина, не понимаете в ис-кусь-тве! — прочавкал новоявленный критик.
Актриса дернулась, да так резко, что оборвала одну из ниточек. Сверху послышалось едва скрываемое ругательство.
Но порча балаганного имущества на этом не закончилась… Иван вовремя облокотился на бутафорскую колонну (тоже мне Апполон!)…
Нафиг полетело все: колонны, декорации, занавес, гардины, люстры, стены, парочка звезд и какой-то мужик в скафандре…
В общем… Спектакль удался на славу!
Талант успешно загублен, критикам прочно прижали хвост, а некоторым гениям в хаосе этой буффонады даже послышались стихи Маяковского…
Вот так как-то… Кто не верит переспросите у суфлера, удачно все это проспавшего.

Ролик смахнул с меня книжную пылинку так заботливо, что не верилось даже в нашу недавнюю ссору. Я ухмыльнулась — давно подозревала, что он не равнодушен ко мне. Но в следующий момент этот негодник толкнул меня в плечо прямо на хозяйкин пуф и проворно взобрался обратно на страницу. «Осторожно — двери закрываются!» — завопил Герамлик и бесцеремонно захлопнул книгу изнутри. Только ресницами успела моргнуть. «Ах вы засранцы! — негодовала вся моя буквенская сущность, — Ну я вам покажу!»

Оставить меня здесь одну… Не впервой конечно, но все равно обидно. Оглядевшись, я все же решила не бездействовать, а поискать какое-нибудь развлечение. Хозяйка спала в этот раз не на пуфе, и даже не на диванной подушечке, а на коврике у камина. Разомлев от огонька, красавица сладко зевала и жмурила свои хитрые глазки, не забывая исподтишка следить за мной. Зная ее причуды, я обошла сиамку сзади, стараясь не задевать вечно танцующий хвост. Меня тянуло к молочку…
В блюдце оно было всегда свежее. Служанки у хозяюшки вышколены — что надо! То ей — рыбку только что сваренную, то икорки красной… водички свежей, молочка парного… Единственное — так и не поняла, зачем сиамке ошейник? Но, возможно, это украшение такое.

Ролик со мной не согласен. Он говорит, что это кошка здесь в услужении… Но я-то вижу! Глупый, не может отличить настоящую хозяйку от этих странных заполошных двулапых… Как вообще можно сравнивать?
Вон, как спинку держит! Походка царская. Гладить себя и то не всем позволяет.
Я вижу то, что вижу. Меня никто не переубедит.

Из-за спины кто-то из своих крикнул: «Мушка! Ты долго будешь в зубах этой бестии торчать? — не пора ли в книгу?» Вот паразиты! Еще и потешаются… «Лучше помогите выбраться, а то, похоже, сиамка меня опять за мышу приняла… Не хочу тревожить ее царственный желудок своей обманчивой формой». Ролик подал руку, злорадно улыбаясь: «Че, нагулялась? — пошли лучше к хозяину, он опять что-то пишет…» Что он может писать, этот бедолага? Да и какой он хозяин, если мы, его верные буквы, разбегаемся едва только книга дописывается…

Болезнь пришла с мыслями, что я не Бог.

Я подумал тогда — не утро ли наступило?
Мысленно потянулся, зевнул, настроился на воскресный позитив и ленивое разворачивание изнанки навстречу добру…

Но тут произошло нечто странное…
Это обычное сомнение, которое будоражит все мои доступные сознанию нервы, как-то по-другому сработало в этот раз…

Оно не просто качнуло меня в сторону человека, разрешая сделать вдох — настоящий глотательный такой вдох… а выбило меня из центра…

Как? Да я не заметил — пережевывал в этот момент бутер в предвкушении игры в человеков))
И Бум!
Центр сместился…

Мысль, что я, наконец, доигрался, сначала развеселила. Но когда звезды пошли косяком, и млечный путь утек неизвестно куда, как из под грабель, исчезая в неизвестной пустоте…

Неизвестной?! Да, и пустота теперь стала неизвестной… Страх, а вернее ужас, сковал мое сознание.

Я больше не Бог, я здесь.
Я — маленькое непонятное существо.

Мое последнее утро ослепило мне единственный глаз и сделало заложником ожидания ночи…

Теперь я тоже чувствую боль и надеюсь на исцеление, надеюсь…

Окно открыто… Звезды уже там… Млечный путь тоже…

А я еще здесь…