Я снова спросила наивно:
Зачем я сюда пришла? —
Сидела бы в комнате мирно
И пряжу свою пряла.
Привычка не терпит сомнений
И пыл принимает за ложь.
Но поздно! — неистовства гений
Кромсает порядок, как нож.
И ноги бегут в неизвестность
И ищут заветную дверь,
Чтоб в танце почувствовать вечность
Беспечных разлук и потерь.
Здесь песни веселые звуки
Свой смех извлекают из нот,
И кто-то хватает за руки
И тянет в цветной хоровод.
Нет страха. А — что? — Только танец!
Немыслимо буйный бурлеск!
На щеки ложится румянец,
В глазах просыпается блеск!
Но, БАХ! Кто-то вставил подножку.
Какой же холодный здесь пол…
Я думала: все понарошку,
Но больно пришелся укол!
Подайте же руку, — я встану,
Я встану и снова войду
В ваш круг и, пока не устану,
Продолжу шальную игру.
Но что я сказала смешного?
К чему этот дикий оскал?
Во мне вы узрели чужого? —
Зачем же позвали на бал?
Наивны вопросы и взгляды,
Наивна обида и боль.
Я снова бегу с маскарада
Доучивать глупую роль.

Зачем вам далекие дали?
Зачем вам чужие миры
Из той же промозглой печали
Дождливо-холодной поры?

Размытые сумраком тени,
Сольетесь в единый поток
Из недораскрытых мгновений,
Чтоб снова уйти не восток.

Надежда блеснет из-за тучи
Слепящим сознанье лучом, —
И станут комочками кручи,
И сложности все — нипочем!

А я остаюсь в этом мире,
Что, может, не лучше, чем те,
В своей удивительной силе
Быть преданным глупой мечте.

Я вернусь к тебе серым рассветом,
Когда мокрые крыши домов
От росы заблистают приветом,
Зазывая чудачку под кров.

Не сердись, что опять задержалась,
Лишний миг проведя не с тобой.
Ты же знаешь, как сладостна шалость
Над поверхностью этой чужой.

Мое сердце — твое. Только ночью
Отпускай его в сумрак теней,
Чтоб оно привязалося прочно
К твоей музыке бешеных дней.

Я вернусь. Не сердись. Мое сердце
Уже здесь, только ты еще спишь
И не слышишь, как хлопает дверца,
Прогоняя крылатую тишь…

Играй, Коломбина! Смешна твоя роль.
Ты — маленький карлик; а сцена — король.
Бубенчики в шапке, цветное тряпье,
Гримасы и шутки — твое-не-твое.

Пусть смотрят и злятся, смеются и пьют,
В надежде, что словят и точно прибьют.
Их жизнь — это праздник, охотничий пир,
Текучая жижа, воинственный мир.

А едкое слово сильнее меча,
И рубит презрение не сгоряча,
А в полном спокойствии собранных сил,
Чтоб звук сердцевину насмешкой пробил!

Опасные игры… Но кто же виной?
Ведь путь этот выбран одною тобой!
Неси эту ношу в себе до конца,
Не ведая миру под маской лица.

А вот и Король, Повелитель, Стезя!
Он входит, всех взглядом единым разя:
Замолкнуты споры, опущены лбы, —
Мы все перед ним только слуги, рабы.

Но знак он подаст, — и начнется игра,
Тебе выступать и смеяться пора!
Спеши, Коломбина, не бойся играть,
Коль сам он позволил себя осмеять!

Уснувшим ангелом на лепестке
Ты мне привидишься под утро,
Когда пульсацией в виске
Бессонница уйдет как-будто…
Меня измучив до конца,
Испив до дна фиал мечтаний,
Ты посылаешь мне гонца,
Чтобы сказать: довольно маний!
Сон или явь — не разобрать.
День или ночь? И где граница?
Что ты пытаешься сказать,
Когда пытаешься присниться?
В полубреду рассветных снов
В моих метаньях по подушке
Я чувствую, что я лишь вновь
Тобой разбитая игрушка.

Припасть к твоей струе губами,
Напиться всласть и не забыть,
Что есть граница между нами,
Что мне и мыслью не пробить.

Идти опять — искать возврата
Того немыслимого сна,
Что на мгновение когда-то
Поднял сокровище со дна.

Стремиться влиться, раствориться,
Чтобы понять, как глубока
Твоя река и та страница,
Где ты — писатель, я — строка.

И я иду, ищу и верю,
Что эта тропка для меня;
И шагом пройденное мерю,
Дорогу в памяти храня.

Припасть к твоим устам стихами,
Прочувствовать глоток тепла,
Чтобы граница между нами
Хотя б прозрачною была.

Это было другое измерение.В нем не считали времени. Казалось, оно там даже остановилось. Никому, кто в него попадал, и в голову не приходило, что время можно посчитать. Как можно отследить потоки проходящей воды в реке?
Именно там все и встречаются.

— Это что? Другая планета?
— Назови, как хочешь.
— Сон? Иллюзия? Фантазия?
— А как тебе хочется?
— Нет, я так не могу, мне нужна хоть какая-то определенность, заданность.
— А ты представь, что точка отсчета — это Твое сознание. Как ты решишь начать — так и будет.
— Это что же, я могу помечтать?
— Помечтай.
— Всегда хотела быть пираткой! Не смейся!
— Я не смеюсь.
— Нет, не из соревновательности с мужчинами, мне это ни к чему, да и бессмысленно. Наверно… Наверно… Может все дело в женщинах?
— Чем тебе не угодили твои сестры?
— Да нет же! Дело не в том, как я к ним отношусь. Дело в полярностях. Как у магнитов. Меня отталкивает от таких же минусов, как я, и тянет к плюсам. Нет ни одной женщины, которой я смогла бы рассказать то, что рассказываю мужчине.
— Но у тебя же много подруг.
— У меня нет выбора, я их люблю, хотя и не понимаю. Любить не значит понимать.
— А мужчин ты понимаешь?
— Не иронизируй! Я просто нечто слабое, а слабое всегда тянется к сильному.
— Да ладно, что там с пиратами?
— Ах, да! Пираты. Я — отчаянная бандитка, знаешь ли. Со мной не шути. Пока ты вчера вечером на берегу упражнялся в красноречии с теми двумя милыми фройленз, я успела убить парочку воров, залезших на наше судно.
— И ты, конечно же, этим гордишься?
— Нет! Я в гневе! Посмотри, какие синяки у меня теперь на бедре. Нет, не смотри! Поверь на слово.
— Так может все-таки на берег? Под пальмы? В тихую уютную беседку?
— Слушай, не опошляй мою фантазию. Слушай лучше дальше:
Море. Нет — Океан! Бурлящий, холодный, волнующий и топящий, огромный ОКЕАН…
А наш корабль кидает из стороны в сторону, с волны на волну.
Ты видишь?
На нас движется девятый вал!
— Не бойся. Ты вся дрожишь…
— Я не боюсь. Если я утону — ты будешь рядом и вытащишь меня из этой фантазии. Давай же вытаскивай! Я захлебываюсь…
— Я бы вытащил, но ты не подаешь мне руки. Хватайся!

***
— О чем же будет твоя фантазия?

— Не сиди на камнях.
— Они не холодные.
— Когда это речные камни были не холодными?
— Это в твоем представлении они холодные, в моем — нет.
— Все равно лучше встань. А то не расскажу свою фантазию.
— А! Так ты, наконец, созрел?! — Вся во внимании.

— Видишь этот замок?
— Ага, конечно! Что же еще может быть в твоей фантазии, мужчина…Зловещий и мрачный, под стать тебе!
— Высказалась? — Умница! А теперь: помолчи и послушай.
Это самый лучший замок из тех, что есть в реальности и за ее пределами! В нем столько башен, сколько мне хотелось бы видеть каждое мгновение моего пребывания здесь. Сейчас — четыре, потом число может измениться в зависимости от моих потребностей. В одной у меня обсерватория. В самой дальней я держу своего цепного монстра, которого по вечерам выгуливаю на верхней площадке башни.
— А! Так это он там на луну сейчас подвывает?
— Вполне. Но может и не он, а ведьма из третьей башни.
— Тоже цепная?
— Нет, ведьма — свободная. Порой даже слишком… Я убежден, что у каждого порядочного сказочника должна быть своя прекрасная колдунья. Если б ты знала, как чудно она варит свои зелья!
— Угу, догадываюсь. Еще есть подозрения, что она не любит всякого рода одеяний и не омрачена никакими комплексами.
— Ну, этого тебе не понять… Оставь мои фантазии мне.
— А четвертая башня?
— Это библиотека. Там я читаю фантазии таких же ненормальных, как ты и я.

— А у тебя, похоже, бал сейчас?
— Да. Кстати, ты приглашена! Нравится платье? Пойдем.
— Ах! Как красиво!
— Это только начало. Посмотри туда!
— Ну, конечно же, не обошлось без драконов!
— Надо же кому-то зажигать эти огромные камины. А посмотри, сколько прекрасных дам на моем празднике! Глаза, губы, нежные руки, оголенные плечи, завитки волос, улыбки, смех…
— Не плохо. И вино чудное! Подай ка мне вот ту дичинку.
— Это рябчик.
— Рябчик-хрябчик, какая разница? — Главное вкусно!
— Ты знаешь, главное здесь не это. Главное здесь, что хозяин всего этого — Я! Получше твоего «океана». Захотел — бал, захотел — тишина, захотел — турнир, захотел — охота. И тонуть в этом я не собираюсь.

— Тонуть не собираешься? А что это вон там за девушка?
— Где? Какая?
— Вон та!
— Точнее можно?
— Точнее: это та, на которую ты смотришь не отрываясь с тех пор, как мы вошли сюда.
— Тебе показалось.
— Ну да, конечно. Я же слепая! Лучше скажи, кто она?
— Я не знаю. Я ее не звал.
— О! А это уже интересно…
— Я не звал ее и вряд ли бы позвал. Смотри, как она смеется. — Как будто в мире больше ничего не существует, кроме ее смеха, ее улыбок, ее глаз… Почему ей так весело? Она улыбнулась одному, другому, третьему. — И они идут за ней. Ей от этого еще веселее. Глупая дурочка — что она понимает в счастье?! В любви? Как только этот мотылек подлетит к заветному огню, он обожжет свои крылышки…
— Ты завидуешь ее смеху?
— Нет, я его презираю!
— А она, похоже, заметила твой взгляд.
— Да что ей мой взгляд? На нее уставились тысячи таких же взглядов. Что он может значить для нее?
— Ну что-то все-таки значит: она больше не смеется…
— Это мимолетно. Сейчас пройдет, как только сменится музыка, и начнется новый танец. Видишь: она опять весела и беззаботна.
— Я вижу, но не только это. Она тайком, все же поглядывает на тебя.
— Ей интересно. Любопытство — удел всех мотыльков.
— Но спотыкается в танце она все чаще и чаще…
— Зачем она здесь? Я не звал ее.
— Она идет сюда. Смотри, как она бледна! А глаза! Это уже совсем ДРУГИЕ глаза!
— Нет! Она не может…Почему?.. Я не звал ее. Не звал! А, это ты наверно позвала ее, женщина?
— Я? Да ты совсем с ума сошел! Это же твоя фантазия! Все, что здесь есть — твое.
— Она — не моя!
— Если она появилась здесь, значит должна была появиться или была изначально в твоем сознании, просто не находила выхода, искала нужный образ. И вот, наконец, нашла.
— Нашла. И пришла, чтобы мучить меня. Глаза — океан… Я тону в нем… Настала, похоже, твоя очередь меня вытаскивать.
— Держись! Впереди еще третья фантазия…

Бывает иногда: идешь вот так по улице и думаешь о чем-то несказанном или неуслышанном. Пытаешься найти причины, задаешь себе вопросы, периодически приходя к выводу, что если чему-то не дано состояться — оно и не состоится. Зачем же об этом думать? Желать? Жалеть? — Впереди еще будут другие возможности. А эта…А эта, похоже, упущена.

А что, собственно, причиной послужило тому, что наша встреча не состоится? — Его нежелание? Мой каприз? Наша рассеянность? Да впрочем, какая теперь разница!

Рассеянность, спонтанность, неопределенность, непроизвольность… И что далеко ходить, — на каждом шагу мы с ней сталкиваемся. Листья летят нам под ноги, хаотично ложась на асфальт. Ветер треплет волосы, спутывает их и закрывает ими глаза. Люди натыкаются друг на друга, пытаясь побыстрее пройти и разминуться, — их тоже разносит ветер потоком мыслей и переживаний. Рассеянность… Все — рассеянность…

А я, кажется, села не в тот автобус. Забавно… Рассуждая о рассеянности, ее же и проявляю. А еще говорят: «мысли не материализуются»! Вот она — рассеянность — огромная жестяная тарахтелка, везущая меня неизвестно куда. Куда, кстати, она едет? Ага, понятно, можно не суетиться, выйти через три остановки и пересесть. А я лучше пока сяду.

А в чем же, собственно, суть такой невнимательности? — Когда людей переполняет какое-то чувство, и мысли направлены только на него, все окружающее окутывается туманом. Цифры, буквы, даты, циферблат — сущие пустяки по сравнению с тем вихрем, который баламутит наше сознание. Что ж, поделом мне. Жаль, не успела попрощаться…

Вот так сидишь в этом автобусе, забывая отсчитывать остановки… И вдруг входит Он. Замирает на месте. Снимает наушники и садится перед тобой на корточки… Берет твои руки в свои и нежно, слегка нетерпеливо спрашивает:

— Так я не понял: ты придешь или нет?

— Ты ж не сказал: куда и во сколько…

— Я не лидер.
— Но ты сильный, ты умеешь противостоять тем, кто сильнее тебя. И ты против того порядка, что сейчас существует.
— Это не означает, что я что-то хочу менять.
— Но ты же против!…
— Да, против, но для себя. Я не подчиняюсь, но и за собой не веду.
— Но ты бы мог нам помочь: в тебе есть сила, возможность вести нас и вывести!
— Мне это не нужно.
— Это эгоистично.
— Не терпящий власти не эгоист, а изгой.
— Изгой — это тот, кого изгоняют. На тебя же пока никто не покушался.
— Пока… Но я не просто изгой: я — добровольный изгой. Я сам себя исключаю из общества. Рано или поздно и общество меня исключит, — будет взаимное исключение.
— Но если, все таки, общество не отвергнет тебя?
— Власть видит во мне силу. Сначала реагирует на нее как на прямую угрозу самой себе. Когда понимает, что на трон я не стремлюсь, — успокаивается и оставляет меня в покое. Но это не надолго.
Людям свойственно заражаться чужими идеями, свойственно быть ведомыми. Поэтому они нутром чувствуют силу в других. Вы видите во мне лидера, потому что вас не устраивает существующий порядок. Вам кажется, что, если сменится власть, — наступит улучшение. Но вы не задумываетесь над тем, что недовольство не исчезнет, просто поменяет свои ориентиры. Кто бы ни стоял у власти, — вы все равно будете недовольны.. Бессмысленно вас вести ради вас самих же. Вас ведут только те, кто любит власть, кому необходимо руководить, командовать и наслаждаться всеобщим вниманием.
Мне этого не нужно.
— Но ты бы мог сократить это недовольство до минимума.
— Подчиняясь вам.
— Это было бы обоюдным подчинением.
— Вас слишком много для того, чтобы угодить каждому. А угождать я не люблю.
— Ты живешь только для себя…
— Нет, у меня есть близкие, но их очень мало.
— А почему же ты противостоишь системе в-одиночку?
— Мои близкие не должны нести ответственность за мои личные взгляды и устремления.
— Тебе не страшно идти одному?
— Нет! Иногда даже весело, особенно когда со стороны смотрю на всю вашу борьбу за власть и против власти.
— Думаешь, это бессмысленно?
— Это оправдано только вашим стремлением сделать так, чтобы все было хорошо.
— Когда ты критикуешь нашу ситуацию, нам видится, что ты как раз и сделаешь все так, как нам хочется. Значит мы ошибались?
— Мне бы надо было поговорить с вашими лидерами, но лидеры меня не любят и слушать просто не смогут.
— Но ведь ты сам сказал, что ты для них не опасен.
— Не опасен в том плане, что не претендую на их место. Но те идеи и тот путь, которым я следую, очень заразителен для других. Лидеры в этом видят угрозу, уже не себе лично, а самому явлению власти. Представьте, что будет, если значительная часть населения дистанцируется от системы?
— А может это и есть выход? Тогда ты все равно должен принять участие в нашей жизни.
Как учитель.
— О! А вот этого точно не надо! Какой я учитель? Учитель — это тот, кто знает, куда вести. Я же иду в-одиночку, сам ищу, сам натыкаюсь, сам ошибаюсь. И я вовсе не уверен, что поступаю правильно!!!
Я просто иду…
И никого не призываю идти за мной.
— Но если за тобой все-таки пойдут?
— Тогда пусть сами несут за себя ответственность. Каждый сам должен отвечать за свои поступки, за свои взгляды, слова, тексты, творения, выбранный путь и ошибки, допущенные при выборе.
— Это уже похоже на учение…
— Это очень сложный путь, поэтому десять раз подумайте, прежде чем удаляться.
А я ухожу. Мне пора
Если замешкаюсь, ваши лидеры не упустят возможности подрезать мои возможности…